Россия делает ставку на арктическую нефть. Вакуленко газпром нефть
Россия делает ставку на арктическую нефть
«Газпром нефть», четвертый по величине производитель нефти в России, имеет большие планы по добыче нефти в Арктике, и создается впечатление, что ни санкции, ни сокращения производства не могут заставить его уйти оттуда. Фактически, нефтяное подразделение Газпрома пытается стать, как сказал руководитель департамента стратегии и инноваций, «эталоном», но не в плане производства нефти. «Газпром нефть» хочет стать эталоном в таких сферах, как безопасность и эффективность, но прежде всего в технологиях.
Арктическое бурение стало одной из главных целей санкций со стороны США, которые запретили американским нефтяным компаниям и их европейским партнерам обмениваться с российскими производителями технологическими ноу-хау. Это, возможно, и замедлило прогресс «Газпром нефти» и других компаний в Арктике, но не положило конец этому. Дело в том, что российская энергетическая индустрия занималась разведкой в Арктике еще до присоединения Крыма, которое стало поводом для введения санкций.
В конце 2013 года «Газпром нефть» запустила свое первое арктическое месторождение Приразломное, а первая нефть и новая смесь ARCO на основе арктической нефти вышли на рынки в следующем году. С тех пор с этого месторождения было поставлено более 10 миллионов баррелей нефти. Промышленные запасы сырья на Приразломном оцениваются в 540 миллионов баррелей сырой нефти, а пик добычи планируют достичь в 2020 году, который составит 110 тысяч баррелей в сутки.
Вообще Арктика является главным приоритетом для «Газпром нефти»: в 2016 году там началась реализация двух новых проектов. По оценкам, на сегодняшний день Мессояха, самое северное морское месторождение нефти в России, насчитывает 470 миллионов тонн нефти и конденсата. Новопортовское содержит около 250 миллионов тонн нефти и конденсата.
Теперь, по словам руководителя департамента стратегии и инновациий Сергея Вакуленко, как цитирует Platts, «Газпром нефть» продолжала наращивать добычу на всех трех месторождениях, несмотря на сокращение производства и санкции. Фактически, Вакуленко предложил партнерам ОПЕК + рассмотреть возможность изменения квот на добычу, чтобы учесть растущий спрос и снижение глобальных запасов. Тем самым он повторил предложение министра энергетики России Александра Новака, сделанное им во время встречи партнеров в Саудовской Аравии.
Но сейчас не производство является главным приоритетом для «Газпром нефти». По словам Вакуленко, который выступал на брифинге для прессы в Лондоне, главное — это эффективность и безопасность. Похоже, в «Газпром нефти» идут большие изменения — благодаря росту цен на нефть и санкциям.
Вакуленко сказал, что благодаря повышению эффективности средняя скважина на Новопортовском месторождении дает 5 тысяч баррелей в сутки, по сравнению с 300 баррелями из средней скважины на любом месторождении в Западной Сибири. Однако, довольно сомнительно, что причина этой разницы кроется в увеличении эффективности: просто месторождения Западной Сибири разрабатываются уже давно, а в Арктике – начали совсем недавно.
Интересно, что Вакуленко не отдал должное «Газпром нефти» за самостоятельную разработку технологий. «Мы определенно считаем, что в современном мире невозможно развивать все технологии в одиночку — мир слишком сложный, и в проекте используется слишком много технологий», — сказал он, явно указывая на то, что технологическими ноу-хау, которые российские нефтяные производители могут использовать для бурения в условиях Арктики, владеют не только компании, связанные действием санкциями.
Чтобы привлечь еще больше внимания, Вакуленко добавил, что в таких условиях международное сотрудничество в сфере нефтяных технологий может быть «немного авантюрным занятием», поэтому «Газпром нефть» продолжает действовать гибко, следуя плану Б и избегая зависимости от одной технологии.
Геологоразведка в Арктике имеет решающее значение для обеспечения устойчивого развития российской нефтяной промышленности. В сибирской земле еще довольно много нефти, но по мере того, как в Арктическом регион становится теплее, миллиарды баррелей могут стать более доступными. «Газпром» просто заранее заявил о своих претензиях на эту нефть, а эффективность — это просто средство для достижения одной и той же цели — увеличения добычи.
Подпишитесь на нас Вконтакте, Одноклассники
«В России, в отличие от Запада, можно быть пионером в отрасли»
В студии Алексей Киселев. И сегодня в программе «Люди дела» мы поговорим с главой департамента стратегии и инноваций «Газпром нефти» Сергеем Вакуленко. Сергей, здравствуйте.
Здравствуйте.
Среди прочих ваших обязанностей вы в компании «Газпром нефть» отвечаете за стратегию, перспективное развитие компании, расчет рисков, аналитику рынка, построение прогнозов. Что самое сложное при долгосрочном планировании на российском рынке?
Я не думаю, что есть большая разница между моей работой и работой моих коллег в BP, в Shell, то есть речь идет не только о российском рынке. Для нас всех ключевым является вопрос — что будет с нефтью как с топливом, что будет с мировой энергетикой, насколько долго нефть еще будет востребована. Дело в том, что проекты, в которые мы вкладываемся, которые мы запускаем, осуществляются на протяжении 40–50 лет. Соответственно, нам приходится думать на очень дальнюю перспективу. На это влияют самые разные вещи, начиная от проблем с климатом, развитием альтернативных технологий и кончая долгосрочными прогнозами того, как будет развиваться мировая экономика. И оценить вот эти перспективы, наверное, самое трудное.
Но это если говорить о проблемах глобального рынка. Можно выделить какие-то сугубо российские истории?
Для России все нужно умножать на два, потому что в большинстве других стран налоговая, фискальная и прочая политика государства для нефтяных компаний — это перемена экзогенная, от нефти слабо зависящая. А в России, поскольку нефть — это существенный донор государственного бюджета, развитие российской экономики и уровень налоговой нагрузки тоже очень сильно зависят от цены на нефть. Поэтому здесь такая рефлексия второго уровня начинает наблюдаться.
И особое внимание приковано к этой отрасли, естественно.
Да, разумеется. То есть нефтянка в России больше, чем нефтянка.
Тем не менее нефтяников в России очень и очень любят. А насколько вы опираетесь на прежний опыт компании при построении прогнозов на будущее?
Главное, на что мы опираемся здесь,— это компетенция, взгляд на то, что компания умеет делать, как умеет отвечать на те или иные возникающие вызовы. И здесь, пожалуй, важнее даже не набранный набор активов, неодушевленных вещей, а то, как организация и люди, работающие в ней, могут решать новые задачи, отвечать на вызовы. Активы, месторождения, заводы — это все очень важно, мы развиваем их, конфигурируем так, чтобы они могли работать в самых разных внешних обстоятельствах. Но главное — это, конечно, люди, команда, которые мобильны, гибки и смогут найти решение, какая бы проблема ни встала.
Стратегии и инновации связаны так, что то, как будет выглядеть отрасль через 20—30—40 лет, очень сильно завязано на технологический прогресс. Кстати, не только технологический, но и в том числе организационный
Хочется затронуть тему некой методологии и общих стандартов. Можно ли как-то подстроить долгосрочное развитие компании, загнать его в некие рамки, подогнать под некую методологию и стандарты?
Существует множество, десятки разных подходов к методологии разработки стратегии. Вот компания BCG написала книжку «Для вашей стратегии нужна стратегия», в которой перечисляются эти сотни подходов. На самом деле методология, с одной стороны, есть, но это способ, который позволяет собрать разрозненные способы прогнозирования в какую-то стройную систему. Мы внедрили подобное у себя в основном для того, чтобы у нас была общая система координат, единый набор подходов, позволяющих сравнивать планы проектов в разных отраслях бизнеса, позволяющих одинаково думать над тем, как нам строить, скажем, новую заправку, покупать новое судно-бункеровщик, или бурить новую скважину, или прокладывать профиль сейсморазведки. На каком-то достаточно высоком уровне абстракции это делать можно, а дальше, будучи живыми, разумными людьми, мы гибко меняем эти подходы под специфику конкретного бизнеса.
Можете дать, хотя бы приблизительно, хайлайты, какие-то основные точки этой общей для всех стратегии, каким образом это приводится под единый знаменатель?
Первое, от чего мы идем,— это условие, что все проекты должны обеспечивать достаточный возвратный капитал. Второе — это условие, что все проекты работают в единых сценарных условиях вне зависимости от цен на нефть, курса доллара и всего остального. При этом мы никогда не смотрим на единую цену на нефть, мы не занимаемся ее прогнозированием. У нас есть три сценария — высокий, средний, низкий. Под каждый из них есть история, которая описывает, как бы мог развиваться мир, чтобы результатом была такая цена на нефть. И соответственно, все проекты описывают себя вот в этом едином базисе, на единых предпосылках. А дальше у нас есть подходы к тому, как рассматривать риски, неопределенности, как смотреть на внешние и внутренние факторы развития, и, соответственно, мы можем достаточно равно с одинаковыми подходами смотреть, как проекты справляются с вызовами внешней среды, а также технологическими и политическими вызовами.
А каким образом совмещаются стратегия и инновации? Ведь далеко не все какие-то нововведения у нас получают в конечном счете путевку в жизнь и вообще в принципе оправдывают ожидания. Где здесь найти точку некоего здравого баланса?
Стратегии и инновации связаны так, что то, как будет выглядеть отрасль через 20—30—40 лет, очень сильно завязано на технологический прогресс. Кстати, не только технологический, но и в том числе организационный. Инновации бывают не только технические, не обязательно изобрести что-то новое, а можно по-новому организовать работу, поэтому связаны они неразрывно. Опять-таки, планируя жизнь на ближайшее столетие, важно понимать, какие технологии тогда будут важны, важно понимать не только, в какие проекты физически мы инвестируем, но и то, как и в какие новые умения и технологии мы вкладываемся.
В нашем департаменте работают люди с разным опытом. Главное, что их отличает,— это открытый взгляд на вещи, готовность учиться новому и подвергать сомнению практически все что угодно, синтезировать и приходить к ответу, а потом идти дальше, даже когда ответ найден
Есть ли, по вашему мнению, в России возможность самореализации для людей с хорошим зарубежным образованием? Или такие люди все-таки чаще слышат о своей избыточной квалификации, да, overqualified? На самом деле, поясню свой вопрос для слушателей: за плечами у Сергея сразу несколько программ в престижных учебных заведениях мира, среди прочего это степень магистра права и дипломатии во Флетчерской школе — это одна из школ Гарварда.
Сейчас точно можно достойно применить свои таланты. Если почти 20 лет назад, когда я оканчивал школу, можно было говорить, что проблемы, с которыми сталкивался российский бизнес, настолько специфичны, что западное образование не может дать непосредственные посылы к действию. Сейчас же российская экономика, российские предприятия находятся абсолютно в канве международного бизнеса, и задачи здесь ровно такие же, с которыми сталкиваются их однокашники, поехавшие работать в Корею, в Англию или куда угодно еще. Но в России работать интереснее потому, что здесь есть много шансов построить самому что-то новое и интересное. Когда работаешь в устоявшейся бизнес-среде на Западе, не уходит ощущение того, что служишь наладчиком рядом с великолепным, прекрасным, продуманным, хорошо построенным механизмом — ну там маслица надо куда-нибудь капнуть или вот колесико вернуть на предыдущее место. Но при этом существует очень сильное ограничение, потому что все придумано, все построено 10—20—50 лет назад. А здесь есть шанс построить что-то XXI века самому с нуля, и это очень интересно.
Хорошо. А как к специалистам, которые продолжили свою карьеру в России после получения зарубежного образования, относятся за рубежом? Можно ли выйти на какие-то новые для себя горизонты, как раз таки пройдя школу опыта в России?
Думаю, что можно.
То есть это даже скорее перспективная история получается?
Да, потому что опять-таки это опыт построения чего-то нового в достаточно непредсказуемой ситуации, это не повторение одних и тех же паттернов и моделей, это не прохождение еще раз по очень натоптанной тропе, которое регулярно совершают люди на Западе, это пионерская работа.
А вы отправляете своих сотрудников куда-либо учиться или повышать квалификацию, в российские вузы или иностранные? Возможно, компания даже что-то субсидирует в данном случае, поддерживая таким образом сотрудников?
Да, у нас много образовательных программ самого разного уровня: есть корпоративный университет, в котором учат по специализированным программам, которые на самом деле являются адаптацией учебных программ бизнес-школ: Стокгольмской, «Сколково», ряда других. Есть специализированные курсы — в том числе и с провайдерами международными или российскими — по управлению проектами. Учась на них, люди получают очень много контента, но при этом без отрыва от производства. Здесь также важно, что эта учебная программа заточена под конкретные нужды и под те конкретные проекты, с которыми они работают. Она гораздо более приземленна, гораздо менее абстрактна. Но кроме этого люди ездят и на стандартные обычные программы, как правило Executive MBA. Были случаи, когда сотрудники учились и в Гарварде, и в Швейцарии, периодически уезжая на модули по неделе-две, и компания этому тоже помогала.
Часть нашей функции в компании — задавать неудобные вопросы, которые люди предпочитают самим себе не задавать
А какая команда, по вашему мнению, нужна для построения собственно долгосрочных прогнозов, для разработки стратегии и какой квалификацией, главное, в данном случае должны обладать люди?
В нашем департаменте работают люди с разным опытом: и окончившие Губкинский университет, и человек, который несколько лет работал генеральным директором актива на севере Западной Сибири, и выпускник, получивший американский MBA, и человек с кандидатской диссертацией по экономике, и ребята помоложе, выпускники Физтеха. Главное, что их отличает,— это открытый взгляд на вещи, готовность учиться новому и задавать правильные вопросы, подвергать сомнению практически все что угодно, синтезировать и приходить к ответу, а потом идти дальше, даже когда ответ найден. С другой стороны, нужно понимать, что мир может быть сложнее и богаче, чем нам в любой момент кажется. То есть это сплав теоретических знаний, практического опыта, знаний экономики и отрасли.
И умения задавать вопросы там, где, казалось бы, их задавать нельзя, да?
Да. Наверное, часть нашей функции в компании — задавать неудобные вопросы, которые люди предпочитают самим себе не задавать.
Ну это замечательно, это нам как раз таки, журналистам, очень и очень знакомо. Сергей, позволю себе небольшой личный вопрос: насколько я знаю, вы участвуете в программе «Что? Где? Когда?», и это для души или это развитие? И вообще, нужно ли приобщать свой коллектив, своих сотрудников к подобного рода мероприятиям?
Я действительно играл в «Что? Где? Когда?» в Чайном домике в Нескучном саду, тому уже, наверное, лет семь или восемь, мы тогда проиграли, и больше я за столом в телепрограмме не оказывался, хотя там бываю время от времени, в домике, в качестве члена клуба. Я играю в «Что? Где? Когда?» и вне телеэкрана, я даже был пару раз чемпионом России — это спорт такой. Это для души, мне просто это очень интересно брать некий комплекс знаний, которым обладаю я, сводить его, получать ответ вместе с очень интересными людьми, с которыми я играю в одной команде.
Спасибо. В программе «Люди дела» сегодня мы общались с главой департамента стратегий и инноваций «Газпром нефти» Сергеем Вакуленко.
www.gazprom-neft.ru
В поисках революций – Журнал «Сибирская нефть» — ПАО «Газпром нефть»
Нефтегазовая промышленность вновь вступает в эпоху технологических революций: последнее подтверждение этому — сланцевая революция в США, кардинально изменившая ситуацию на мировом энергетическом рынке. В этих условиях залог сохранения конкурентоспособности — находиться на острие инноваций, отслеживать главные технологические тренды и формировать собственный технологический портфель исходя из стоящих перед отраслью вызовов
Технический прогресс в нефтегазовой промышленности за все время ее существования много раз приводил к революционным изменениям в отрасли, к смене лидеров. Можно вспомнить изобретение танкерного флота, выведшего нефть Баку на мировые рынки в конце XIX века, выход на шельф в 1960—1970-е годы, открывший новые провинции Мексиканского залива и Северного моря, что в итоге привело к резкому снижению цен в 1980—1990-е годы, появление технологии СПГ, позволившей поставлять газ на большие расстояния по морю.
Последней такой революцией стало объединение технологий горизонтального бурения и многостадийного гидроразрыва, позволившее разрабатывать запасы сланцевых углеводородов, сначала газа, а затем нефти и сделавшее эти крупные запасы элементом мирового энергобаланса. В результате за десятилетие США смогли не только обеспечить независимость от поставок газа из-за рубежа, но и претендовать на роль экспортера сжиженного природного газа в недалеком будущем. Рост добычи сланцевой нефти позволил Соединенным Штатам выйти в лидеры по объемам добычи жидких углеводородов и существенно снизить импортозависимость страны.
При этом влияние сланцевой революции не ограничилось американским рынком, спровоцировав серьезные изменения на глобальном уровне. Одним из последствий стал рост предложения нефти на мировом рынке, вызвавший падение цен на нефть в 2014 году. Кроме того, сланцевая революция перераспределила международные торговые потоки, изменила стратегические приоритеты компаний и повлияла на инвестиционные решения, принимаемые нефтегазовыми компаниями по всему миру.
Несмотря на то что в нефтяной промышленности технологические революции случаются все же не часто и протекают достаточно медленно (отрасль довольно инерционна, зависит от огромных и долгосрочных инвестиций), задумываясь о долгосрочной стратегии развития компании, важно понимать, какие технологические тренды могут значительно изменить структуру спроса и предложения, в какой срок, и быть готовыми к этим изменениям. Специалисты департамента стратегии и инноваций «Газпром нефти» оценили уже случившиеся технологические прорывы, чтобы понять, что может послужить симптомами грядущих изменений, и рассмотрели ряд потенциально революционных технологий.
Сланцевое предупреждение
По оценке экспертов департамента стратегии и инноваций «Газпром нефти», анализ истории развития сланцевых технологий позволяет выделить несколько признаков энергетических революций. Основной предпосылкой к возникновению революционной ситуации в США стало снижение объемов добычи природного газа в 1970-х годах, в ответ на которое Министерство энергетики Соединенных Штатов запустило госпрограмму разработки технологий добычи сланцевого газа с финансированием исследований из госбюджета.
Бизнес начал проявлять интерес к новому направлению примерно через 10 лет, когда был достигнут некий прогресс в развитии ключевых технологий. Введенные налоговые льготы способствовали привлечению газовых компаний к опытно-промышленным испытаниям, однако довести технологии разработки нетрадиционных месторождений до приемлемого уровня экономической эффективности удалось лишь в 1990-х. Прорывной стала технология многостадийного гидроразрыва пласта в горизонтальных скважинах. Когда рыночные перспективы нового направления стали очевидными, началась активная скупка лицензионных участков, а пик активности в сфере M&A совпал по времени с началом масштабной промышленной добычи сланцевого газа в первом десятилетии XXI века. «Формулировка проблемы и постановка стратегической задачи на государственном уровне, государственное финансирование исследований, активное вовлечение бизнеса, успешные пилотные испытания, рост активности в сфере M&A — вот факторы успеха сланцевой революции и типичные признаки возможности энергетической революции в целом, — считает начальник управления инновационного развития „Газпром нефти“ Андрей Петрухин. — Проанализировав другие технологии нефтегазовой отрасли, которые могут привести к резкому росту предложения углеводородов, мы пришли к выводу, что главный кандидат на очередной прорыв — технология добычи газа из гидратов».
Революционные перспективы
Газогидраты — молекулярное соединение воды и метана, существующее в кристаллическом состоянии при низких температурах и высоком давлении, которое еще называют горящим льдом. В природе газогидраты образуются в районах вечной мерзлоты и в глубоководных осадках морей и океанов.
Учитывая, что гидраты содержат в 15 раз больше газа, чем все месторождения сланцевого газа вместе взятые, они могут полностью покрывать мировые потребности на протяжении 100 лет. Более того, гидраты равномерно распределены по миру и находятся в том числе в территориальных водах стран, испытывающих серьезный дефицит природного газа и имеющих очевидный стимул к его добыче. В научных исследованиях сегодня участвуют многие страны, однако опытно-промышленные испытания пока проведены только на северном побережье Аляски и у побережья Японии. Пока лучший результат у японской JOGMEC, которая на залежи Восточно-Нанкайской впадины сумела добиться дебита 20 тыс. м³ газа в день. Однако добыча газа из газогидратов может стать экономически целесообразной только при увеличении суточного дебита до 60 тыс. м³ (при условии, что цена на СПГ в Азии вернется к историческим максимумам). Состоится новый прорыв или нет, будет ясно уже в 2018 году, когда в Японии появится технико-экономическое обоснование проекта промышленной добычи газа из гидратов.
«Пока гидраты находятся на очень ранней стадии, — заметила глава Международного энергетического агентства Мария ван дер Хувен. — Однако 10–15 лет назад в таком же положении находился сланцевый газ. Мы не можем исключать новой энергетической революции за счет развития технологий и ценовых стимулов».
В мире существует еще несколько технологических направлений, развитие которых также может привести к прорыву. В департаменте стратегии и инноваций «Газпром нефти» отмечают два: добычу нефти из осадочных пород, содержащих твердые битуминозные материалы (кероген), и переработку угля в жидкие углеводороды. Однако перспективы этих направлений пока выглядят скромнее, чем у газогидратов.
До 2009 года кероген считался стратегическим направлением для США, однако сейчас государственное финансирование исследовательских программ свернуто, о прекращении исследований объявили и мировые гиганты Chevron и Shell. Наиболее вероятная причина — фокус на развитии более зрелых технологий добычи сланцевой нефти.
Перспективы технологий переработки угля в жидкие углеводороды также пока неочевидны. Хотя в Китае уже есть действующие промышленные мощности и в планах строительство новых, объемы слишком незначительны для того, чтобы серьезно повлиять на мировой рынок энергоносителей в обозримом будущем. К тому же в последние годы китайские компании концентрируются на переработке угля в олефины, так как это направление обеспечивает более высокую маржу по сравнению с производством топлива.
Опасность внутреннего сгорания
Сергей Вакуленко,начальник департамента стратегиии инноваций «Газпром нефти»
Одна из задач нашего исследования состояла в том, чтобы убедиться, что мы не проспим новую технологическую революцию. Поэтому было важно определить факторы, мониторинг которых позволит спрогнозировать новый технологический прорыв. Например, мы установили, что успех технологии добычи из газогидратов будет зависеть от возможности увеличения суточного дебита.
Также необходимо следить за развитием подрывных технологий, прежде всего — решений по повышению эффективности ДВС. Электромобили пока не вполне оправдывают ожидания некоторых аналитиков, однако в нашем отчете они занимают второе место по значимости для нефтяной отрасли. Существенный недостаток аккумуляторных батарей — низкая плотность энергии по сравнению с бензином или дизельным топливом: литиево-ионная батарея, генерирующая столько же энергии, сколько вырабатывается из 1 л дизельного топлива, в 16 раз превосходит его по объему. Темпы снижения цен на солнечные панели впечатляют, однако нужно принять во внимание зависимость этой технологии от государственных стимулов, а также значительные площади, необходимые для размещения солнечных панелей.
Кроме того, мы полагаем, что некоторые из переходных технологий помогут нам преодолеть технологические вызовы, с которыми сегодня сталкивается компания. Существующий перечень решений, безусловно, будет расширяться за счет регулярно появляющихся интересных технологий.
Прорывные технологии влияют на нефтегазовую отрасль со стороны предложения. Однако существуют технологии, которые могут оказать ощутимое влияние на рынок за счет сокращения спроса на углеводороды. Такие технологии эксперты «Газпром нефти» относят к категории подрывных. Самые актуальные на сегодня — развитие производства электромобилей, биотоплива, технологии возобновляемой генерации и технические решения, повышающие эффективность двигателей внутреннего сгорания (ДВС) .
На начальных этапах исследования казалось, что именно электромобилестроение имеет наибольший потенциал из всех подрывных технологий. За последние годы аккумуляторные батареи стали значительно дешевле, при этом прибавив в емкости; в Европе и США достаточно активно развивались сети электрических «заправок», автопроизводители практически непрерывно заявляли о выводе на рынок новых моделей электромобилей и расширении мощностей по производству аккумуляторов. Действительно, производителям электромобилей удалось добиться впечатляющих результатов: разгон до 100 км/час за 4 секунды при пробеге в несколько сотен километров на одной зарядке — характеристики настоящих суперкаров. Стоимость столь совершенных электромобилей сопоставима с ценой автомобилей премиум — класса, но в среднем сегменте автомобили с ДВС примерно вдвое дешевле, а значит, о массовости электромобилей речи пока не идет. Впрочем, даже если популярность электромобилей в ближайшие несколько лет возрастет многократно, темпы замещения традиционного автопарка все равно останутся недостаточными для значительного снижения спроса на углеводородное топливо в горизонте до 2030 года.
Таким образом, первоначальная гипотеза была скорректирована — анализ показал, что наибольший потенциал снижения спроса на нефтепродукты может представлять развитие ДВС. В Европе и США разработаны весьма жесткие стандарты в отношении выбросов углекислого газа автотранспортом, выполнение которых в полном объеме приведет к весьма существенному снижению расхода топлива новыми автомобилями. Например, для достижения европейских норм по выбросам СО2 новые автомобили с 2021 года должны расходовать не более 4,1 л бензина или 3,6 л дизельного топлива. Уже сегодня некоторые компании разрабатывают гибридные автомобили, расходующие порядка 2 л ДТ/100 км — почти вдвое меньше требования стандартов.
Все дело в КПД
Ветрогенерация и солнечная энергетика — еще две подрывные технологии, которые считаются основными конкурентами природного газа, потребляемого электроэнергетикой. Однако потенциал развития ветрогенерации ограничен как технологическими аспектами — размер лопастей установок уже близок к технологическому пределу, — так и географией: наиболее выгодные места для размещения ветрогенераторов уже заняты.
Солнечная энергетика пока имеет меньшую долю рынка, чем ветрогенерация, однако, как ожидается, темпы ее развития будут выше. Радикальное снижение стоимости солнечных панелей продолжится, при этом разработчики технологий успешно повышают коэффициент полезного действия (КПД) панелей. Если сегодня средний КПД составляет порядка 16%, то передовые разработки на стадии НИОКР обеспечивают более 40%.
Впрочем, масштабное вытеснение природного газа солнечной генерацией и ветрогенерацией все же маловероятно, учитывая географические ограничения и проблему нестабильности генерации. Распространение высокотехнологичной возобновляемой генерации напрямую зависит от развития технологий накопления электроэнергии — сегодня высокая стоимость серьезно ограничивает применение накопителей.
Исходя из всего этого, в департаменте стратегии и инноваций «Газпром нефти» говорят о параллельном росте объемов традиционной и альтернативной генерации как о наиболее вероятном развитии событий. Наконец, распространение биотоплива — еще одной альтернативы нефтепродуктам — сегодня ограничено отсутствием эффективных технологий производства и недостаточностью сырьевой базы. В США, Бразилии и ряде европейских стран достигнуты определенные успехи в производстве биотоплива первого поколения, которое изготавливается из сельхозпродукции, однако очевидно, что потенциал этого направления исчерпан из-за конкуренции с пищевой промышленностью. Биотопливо второго поколения, вырабатываемое из отходов сельскохозяйственного производства, с пищевой промышленностью не конкурирует, но его производство пока слишком дорого, при этом требуется еще решить и проблему сбора необходимого количества сырья в месте производства. Если задача удешевления выглядит решаемой, то технологического решения второй проблемы нет: сбор необходимого количества отходов и их доставка серьезно увеличивают себестоимость производства биотоплива.
Переход к эффективности
И прорывные, и подрывные технологии потенциально грозят глобальными изменениями энергетического рынка. Третья категория технологий, которые аналитики «Газпром нефти» назвали «переходными», переворотов не обещает, однако представляет не меньший интерес для нефтекомпаний. Речь идет о технологиях, существенно повышающих эффективность разведки и добычи и обеспечивающих переход отрасли на новый технологический уровень. Эти технологии могут позволить вовлечь в разработку новые категории запасов, ранее считавшиеся некоммерческими, и таким образом изменить баланс спроса и предложения. Именно из эволюционного развития технологии гидроразрыва и горизонтального бурения выросла сланцевая революция.
Учитывая большую долю зрелых месторождений в портфеле активов «Газпром нефти», особого внимания заслуживают методы повышения нефтеотдачи. В США фокус исследований в этом направлении — на закачке в пласт углекислого газа, обеспечивающего высокую эффективность вытеснения в силу своей способности растворяться в нефти. Такие компании, как Glori Energy, уже испытывают биологические методы увеличения нефтеотдачи, работающие за счет активации присутствующих в пласте бактерий, а GlassPoint внедряет технологию использования солнечной энергии для генерации пара, закачиваемого в пласт.
«Правильно поставленная проблема — залог успеха при выборе и внедрении любой новой технологии, — уверен Андрей Петрухин. — Например, при проведении сейсморазведочных работ в иракском Курдистане мы столкнулись с двумя проблемами: необходимостью работать в труднодоступном горном районе и кражами датчиков, — приводившим к сбоям при передаче сигнала. Решить обе проблемы позволила технология RT System 2, разработанная компанией Wireless Seismic и адаптированная к нашим условиям». Позже выяснилось, что с беспроводными датчиками можно работать и в лесистой местности, что позволяет сократить объемы вырубки деревьев в два раза. Это стало началом развития в «Газпром нефти» направления «зеленая сейсмика».
Еще одно актуальное для «Газпром нефти» направление — развитие систем онлайн-мониторинга операций гидроразрыва пласта, а также режимов работы скважин. Такие решения разработаны, например, компаниями Fotech и Ziebel.
Поиск продолжается. На повестке дня у компании сразу несколько стратегических вызовов, таких как освоение арктического шельфа, введение в разработку залежей бажено-абалакского комплекса. Необходимо совершенствование сферы геологоразведки, позволяющей наращивать ресурсную базу, новые технологии могут дать вторую, третью и т. д. жизнь действующим месторождениям компании, значительно повысить эффективность, а значит, снизить стоимость добычи. Учитывая основные тенденции развития технологий в мире, компания формирует собственный целевой технологический портфель.
www.gazprom-neft.ru
