Меркулов феликс геннадьевич роснефть

Президентский полк - Феликс Меркулов

 

2

Человека, которого должен был встретить Асланбек, звали Абдул-Хамид Наджи. Турецкое имя. Летит из Стамбула. Значит, турок. Больше Асланбек не знал о нем ничего. И не хотел знать. Он встретит этого турка, окажет ему гостеприимство, поможет сориентироваться в Москве, а потом проводит и забудет о нем.

Асланбеку не раз приходилось выполнять такие поручения. Просьбы о них исходили от человека, которому Асланбек не мог отказать. Этому человеку не мог отказать никто из московских чеченцев, будь он банкиром, торговцем или самым крутым бандитом. Звали его Шамиль. Асланбек никогда его не видел, а о его существовании узнал вскоре после поездки в Чечню с грузом продовольствия и медикаментов.

К офису фирмы «Сигма», который Асланбек арендовал на первом этаже одного из учебных корпусов Бауманки, на красном «понтиаке» последней модели подкатили два молодых чеченских джигита и нагло заявили, что он должен платить по десять тысяч долларов в месяц. Первым побуждением Асланбека было вызвать охранника, бывшего чемпиона Москвы по боксу в тяжелом весе, и приказать ему вышвырнуть этих щенков. Но он уже научился обуздывать свой кавказский темперамент, доставлявший ему в студенческие годы немало неприятностей, иногда крупных.

Асланбек знал, что вся чеченская диаспора Москвы платит. Все — от бандитов до самых крупных банкиров. До этого на него не наезжали, потому что о существовании фирмы знали только его деловые партнеры. «Сигма» не нуждалась в рекламе. Даже поначалу, когда Асланбек поставлял в Россию из Австрии большие партии компьютеров, он сам находил оптовых покупателей. Позже, когда фирма свернула торговлю и перешла на программное обеспечение, надобность в рекламе вообще отпала. Информацию о доходах «Сигмы», оправдывающих объявленную цифру, рэкетиры не могли получить и в налоговой инспекции. Существовало много способов минимизировать доходы, не нарушая законы, а умело их обходя, и главбух фирмы Илья Маркович все эти способы очень хорошо знал. Получалось, что Асланбек привлек к себе внимание поездкой в Чечню с колонной «КамАЗов». Об этом он никому не рассказывал, но слухи могли дойти до Москвы из Грозного.

Воистину ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

Молчание Асланбека джигиты приняли за сомнения в их дееспособности. Один из них развязно объяснил, что они все о нем знают: и где он живет, и где его дача, где работает его жена и в какой лицей ходит его сын. Второй был поумней. Он попытался сгладить резкость напарника:

— Поймите нас правильно, уважаемый. Этим мы не хотим ничего сказать. Наши братья в Чечне плохо живут, очень бедно живут. Чеченец, который живет хорошо, должен помогать своим.

— Я вас правильно понял, — заверил Асланбек и приказал: — А теперь пошли вон.

От такого неожиданного поворота джигиты растерялись.

— Не поняли? — спросил Асланбек и вызвал охранника: — Покажи молодым людям, где выход.

Внушительная фигура бывшего чемпиона Москвы по боксу произвела сильное впечатление на гостей.

— Мы вернемся, — пригрозил один из них.

— Буду счастлив видеть тебя, дорогой, — обаятельно улыбнулся Асланбек.

Из окна кабинета он проводил взглядом их красный «понтиак» и набрал номер телефона, который после разговора на шоссе ему дал Муса. Ответил какой-то незнакомый человек. Он сказал, что передаст советнику президента все, что нужно.

— Передайте следующее, — раздраженно распорядился Асланбек. — Я не отказываюсь помогать землякам. Я уже помог им на триста шестьдесят тысяч долларов. Но я хочу быть уверенным, что мои деньги идут людям, а не на то, чтобы какие-то молокососы раскатывали по Москве на спортивных машинах.

— Вам позвонят, — ответили из Грозного. — Этого человека зовут Шамиль.

Звонок раздался в тот же вечер. Шамиль молча выслушал Асланбека и спросил, знает ли тот кафе Яши Кривого на Яузе. Асланбек знал.

— Обратитесь к нему, он все сделает…

В этой задрипанной с виду стекляшке без вывески раньше была шашлычная. Внутри она тоже была задрипанная, обычная забегаловка. Но возле нее всегда стояло много машин. Кафе славилось кавказской кухней. Держал его Яша Кривой, толстый чеченец с рассеченной бровью. Публика у Яши собиралась самая разномастная: чеченские торговцы, бандиты, солидные бизнесмены. Под негромкую кавказскую музыку здесь обедали, ужинали, заключали сделки, обменивались новостями. Русские сюда не ходили. Женщин тоже не пускали. В этом Яша Кривой не делал исключений ни для кого. Как понимал Асланбек, это кафе было одним из центров, куда со всей Москвы стекались собранные с чеченцев деньги, которыми подпитывалась война.

Почтительность, с которой хозяин кафе встретил Асланбека, лучше всяких слов говорила о том, какой властью обладает таинственный Шамиль. Яша расспросил о приметах вымогателей, почему-то оживился, узнав о «понтиаке», и попросил:

— Не сердись на них, уважаемый. Молодые, ничего не понимают. Они извинятся. Больше тебя не будет тревожить никто.

На следующее утро джигиты ждали Асланбека у дверей корпуса. Они были перепуганы до смерти и даже не пытались это скрыть. Их унижение было так же омерзительно, как и их наглость.

— Убирайтесь, — приказал Асланбек.

Джигиты поспешно сели в машину. Это были старые «Жигули». Их красный «понтиак» Асланбек позже увидел возле кафе на Яузе. На нем ездил сам Яша Кривой.

Асланбек решительно воспротивился, когда его фирму попытались использовать для отмывания грязных денег, но не смог отказать Шамилю в просьбе предоставить в распоряжение его людей счет «Сигмы» в австрийском банке «Кредитанштальт». Шамиль объяснил, что с этого счета будет оплачиваться лечение раненых моджахедов. Асланбек понимал, что все здесь не столь невинно, но понимал и другое: отказ от сотрудничества опасен. Экстремисты всех мастей одинаковы: кто не с нами, тот против нас. Он приказал Илье Марковичу оставить на счету фирмы в банке «Кредитанштальт» пять тысяч шиллингов, остальные деньги перевести в гамбургский филиал Дойче-банка и счетом в Вене больше не пользоваться.

Асланбеку ничего не оставалось, как поддерживать репутацию своего. В офисе его фирмы проходили встречи высокопоставленных эмиссаров Дудаева, а после его гибели — Басаева и Хаттаба с деловыми партнерами, в его загородном доме в подмосковном поселке Красково они находили безопасное укрытие.

Рахиль очень не нравились эти люди. Но она все понимала. Она забирала Вахида, переезжала в московскую квартиру и возвращалась в Красково, когда гости уезжали.

Рейс из Стамбула прибыл с получасовым опозданием. Встречающие выстроились возле выхода из таможенной зоны длинным живым коридором. У многих в руках были плакатики с именами. Такой же плакатик был и у Асланбека. На нем было написано: «Abdul-Hamid Nadji».

Сначала прошествовали пассажиры первого класса — солидные бизнесмены с кожаными кейсами, все, как один, смуглые, черноусые, с массивными золотыми перстнями. Абдул-Хамида Наджи среди них не оказалось. Потом повалили шумные русские туристы с детьми, ездившие в Анталию из слякотной апрельской Москвы ухватить щедрого турецкого солнца.

Прошел, не глядя ни на кого, странный человек с бледным безусым и безбородым лицом. Он был в новой, дорогой, но плохо сидящей на нем одежде. Асланбек, любивший хорошо одеться и знавший в этом толк, машинально отметил, что плащ на нем от Хуго Босса, костюм от Армани, шляпа «Стэнтон», дымчатые очки в тонкой золотой оправе тоже не из дешевых. Все сидело на нем так, будто было надето только что, без подгонки. В советские времена так одевались отпускники-северяне: покупали в ГУМе новые костюмы, тут же облачались в них, а старые запихивали в урну.

Прошли челночники, обремененные огромными баулами. Потом послышалась французская речь — прибыл парижский рейс. Никто не реагировал на плакат в руках Асланбека. Он еще немного подождал и направился к справочному бюро, чтобы дать объявление по радио. Но в тот момент, когда он склонился к окошечку, сзади негромко сказали на плохом английском:

— Не нужно объявления.

Асланбек обернулся. Перед ним стоял тот самый странный человек.

Он представился:

— Абдул-Хамид Наджи.

И в этот момент Асланбек его узнал. Это был Муса. После той давней встречи на шоссе они не виделись ни разу, но Асланбек много о нем слышал. После гибели генерала Дудаева он стал одним из самых жестоких полевых командиров. За участие в нападении на Кизляр в январе 1996 года Генпрокуратура России объявила его в федеральный и международный розыск. Но Муса исчез. Среди московских чеченцев ходили слухи, что его убили в Махачкале. Слухи подтвердились. На одном из митингов в Грозном Шамиль Басаев назвал Мусу отважным воином, отдавшим жизнь за свободу Ичкерии: «Он стал шахидом на пути Аллаха».

И все же это был он. С чужим лицом, малоподвижным, бледным, как у человека после долгой болезни. Асланбек узнал его, как по запаху, по той агрессии, которая от него исходила.

Замешательство Асланбека не укрылось от внимания Мусы.

— Что с вами, господин Русланов? — подозрительно спросил он.

— Ничего, все в порядке. Вы напомнили мне человека, которого я хорошо знал.

— Я на него похож?

— Нет, господин Наджи. Вы совершенно на него не похожи. Даже не знаю, почему я о нем вспомнил.

— Кто этот человек?

— Его звали Магомедом Мусаевым. Если вы следите за событиями в Чечне, вы должны знать это имя. Полевой командир Муса. Самый отважный из моджахедов. Он стал шахидом на пути Аллаха, если вы понимаете, что я этим хочу сказать.

— Понимаю, — буркнул Муса.

— Для всех нас это очень большая утрата, — продолжал Асланбек. — Он был моим лучшим другом, господин Наджи, он был мне больше чем брат, — нахально соврал он, рассчитывая, что естественное стремление людей примазаться к героической личности убедит Мусу, что он остался неузнанным. — Господин Наджи, я рад приветствовать вас в Москве. Не перейти ли нам на чеченский язык?

— Почему вы думаете, что я знаю чеченский язык?

— У вас очень красивый акцент. Но он выдает вас после первой же фразы.

Предупредительно открывая перед гостем заднюю дверцу «тойоты», Асланбек спросил:

— Я надеюсь, вы окажете честь моему дому?

— Если вас не затруднит, — недружелюбно отозвался Муса.

— Напротив. Я протопил баню. Как вы относитесь к русской бане?

Этот вопрос Асланбек задал не без умысла и с интересом ждал ответа.

— Нет. Мне нельзя в баню.

Все правильно. Пластическая операция. Недавняя. Поэтому ему и нельзя в баню.

— Включите радио, — распорядился Муса. Новости.

— Русское? Би-би-си?

— Русское.

— Тогда лучше «Эхо Москвы». Сам-то я обычно слушаю Би-би-си.

Главной новостью в информационном выпуске было сообщение о гибели российского самолета Су-24. Никаких подробностей не сообщалось.

— Би-би-си передавало о самолете? — спросил Муса.

— Да.

— Что?

— Практически то же самое.

— Причину сказали?

— Технические неполадки. Врезался в гору в условиях плохой видимости.

— Выключите.

— Может, музыку?

— Выключите! — раздраженно повторил Муса.

Реакция Мусы озадачила Асланбека. Информация о гибели российского самолета явно произвела на него очень сильное впечатление. Необычно сильное. Что бы это могло значить?

Но тут мысли Асланбека приняли другое направление. Уже с полчаса в зеркале заднего вида, не приближаясь и не отставая, маячила какая-то машина с сильными галогенными фарами. На темной трассе, ведущей от аэропорта к Москве, Асланбек не смог ее рассмотреть. Когда выехали на ярко освещенную кольцевую, увидел. Это была синяя «Вольво-940» с тонированными стеклами.

Асланбек свернул к бензоколонке. «Вольво» проскочила вперед и прижалась к обочине. Когда Асланбек, заправившись, снова выехал на трассу, «вольво» немного выждала и двинулась следом.

— Не хотелось бы вас тревожить, уважаемый гость, но, по-моему, за нами следят, — сообщил Асланбек.

— Кто?

— Оглянитесь. Только незаметно. Синяя «вольво». Она идет за нами от самого аэропорта.

— Вам показалось.

— Сейчас проверим.

На развязке МКАД и Новой Рязанки Асланбек круто взял вправо, пересек по мосту кольцевую и тут же ушел вниз по витку «ромашки». «Вольво» выскочила на шоссе и остановилась. Водитель сначала не понял, куда делась «тойота», затем резко сдал задом и вошел в завиток поворота.

— Убедились? — спросил Асланбек.

— Не обращайте внимания.

— Уважаемый господин Наджи, вы мой гость. Если с вами что-нибудь случится, на мою голову падет позор. Такой у нас, чеченцев, закон.

— Не обращайте внимания! — прикрикнул Муса. — Это не слежка. Это охрана.

— Охраняют меня? — удивился Асланбек.

— Меня!

— Об этом вам следовало сказать раньше. Вы заставили меня поволноваться.

— Вы слишком много говорите.

Асланбек остановил машину с таким видом, будто хотел выкинуть пассажира на ночную дорогу.

— Хозяин не должен обижаться на гостя, — холодно проговорил он. — Но и гость не должен хамить хозяину.

— Извини, дорогой Асланбек, — неожиданно перешел на «ты» Муса. — Я взволнован. Сегодня произошло очень важное событие. Этот день войдет в историю свободной Ичкерии. Он будет записан золотыми буквами. Да, большими золотыми буквами! Больше ничего сказать не могу. Скоро ты все поймешь сам. Поехали. Я хочу успеть посмотреть новости по телевизору.

Загородный дом Асланбека стоял на высоком берегу тихой подмосковной речки. Он купил его, когда женился на Рахили и переехал в Москву. Жить было негде, в трехкомнатной квартире ее родителей и без него было не повернуться. Сначала снимали комнаты, потом влезли в долги и купили дом. Это была развалюха на небольшом участке, но близко от станции. На работу ездили на электричке. Асланбек — в Бауманку, Рахиль — в иняз, а после его окончания — в английскую спецшколу, позже преобразованную в лицей. Даже когда появились деньги и купили хорошую квартиру в Москве, жили в основном здесь. Асланбек сам ремонтировал и перестраивал развалюху, со временем она превратилась в просторный уютный дом с гостиной, детской, спальней и комнатами для гостей.

Радушно, как и подобает кавказскому человеку, предлагая Мусе входить, располагаться и быть хозяином, Асланбек чувствовал себя так, будто бы оскверняет свой дом, который очень любил, где по половицам в гостиной ползал маленький Вахид, где собирались веселые, шумные компании друзей, не различавших, кто из них русский, чеченец, армянин или еврей.

Информацию о гибели российского бомбардировщика Су-24 повторили и в ночном выпуске НТВ. И тоже без комментариев. Потом пошел репортаж из Грозного, но Муса не стал его слушать. Его необычный интерес к самолету заинтриговал Асланбека. Расставив заранее приготовленные Рахилью закуски на круглом столе в гостиной, он откупорил бутылку французского коньяка «Камю», налил в фужеры и произнес, подчеркнуто обращаясь к гостю на «вы», так как предложенное Мусой «ты» несло в себе опасность невольно выдать себя, обнаружить, что Асланбек узнал его в его новом обличье, а делать этого ни в коем случае не следовало. В этом Асланбек был почему-то совершенно уверен.

— Я не спрашиваю, уважаемый господин Наджи…

— Абдула. Называй меня просто Абдула, — разрешил Муса.

— Я не спрашиваю, уважаемый Абдула, почему сегодняшний день будет записан большими золотыми буквами в историю свободной Ичкерии. Но предлагаю за это выпить. Коран требует чтить обычаи других народов. Мы живем среди русских. И если мы выпьем, это не будет слишком большим грехом? Как вы считаете?

— Не будет. Да, выпьем. За этот день нужно выпить. За нашу победу, Асланбек! Она уже близка, очень близка! — торжественно возгласил Муса и ошарашил объемистый фужер коньяка.

Асланбек привык к таким ночным застольям. Оказавшись вдалеке от опасной и некомфортной Чечни, гости расслаблялись, от души поддавали и пускались в живописания подвигов отважных борцов за независимость Ичкерии. Асланбек слушал, поддакивал и обильно подливал в фужеры, чтобы гости побыстрее набрались и отправились спать. Но Муса был не совеем обычным гостем. Асланбек решил вызвать его на откровенность.

— Да, победа, — задумчиво проговорил он. — Мечта. Как хочется ее приблизить. Но мечта — это как линия горизонта. Она всегда далеко.

— Ты мне не веришь? — с пол-оборота завелся Муса. Коньяк сразу бросился ему в лицо. Это подтвердило предположение Асланбека о том, что он недавно вышел из больницы. Скорее всего, из турецкой. А там вряд ли дают спиртное.

— Конечно, верю. В то, что вы мечтаете о близкой победе. Скажу вам как чеченец чеченцу. В нашем национальном характере много достоинств. Но стремление выдать желаемое за действительное — не лучшая наша черта. Я бы даже назвал ее хвастливостью. Говоря откровенно, я и сам этим грешу.

— Ты не веришь мне? — оскорбленно, даже с угрозой повторил Муса.

— Я математик, — напомнил Асланбек, вновь наполняя фужер гостя. — Это точная наука. В ней нет понятия веры. Я привык иметь дело с цифрами. Цифры не врут. Врут люди с помощью цифр… Будьте здоровы, уважаемый Абдула! Вы закусывайте, закусывайте.

Муса выпил, но к закускам даже не притронулся.

— Продолжай, — кивнул он.

— Давайте оставим этот разговор.

— Нет! Ты начал! Говори!

— Что ж, если вы настаиваете… Ну разбился русский бомбардировщик. У федералов их сотни. А в России тысячи. Вспомните, с чего началась первая война. Уже через неделю у генерал-майора авиации Джохара Дудаева не было ни одного самолета и ни одного вертолета. Русская авиация загнала нас в ущелья, в подполье. Мы можем говорить, что партизанская война — это наша стратегия. Но сами-то прекрасно знаем, что это вынужденная стратегия. Это путь к поражению, а не к победе…

— Ты говоришь как предатель! — гневно перебил Муса. — Если бы я не знал, что ты настоящий патриот, я бы тебя убил!

— Это очень сильный аргумент в споре, — не скрывая иронии, одобрил Асланбек. — Я бы даже сказал — решающий.

— Да, у федералов сотни самолетов и вертолетов! Да! Но завтра все они превратятся в груду обломков! Ни один русский самолет не осмелится приблизиться к границам Ичкерии!

— Вы снова выдаете желаемое за действительное. Для этого нужны зенитные батареи, целая система ПВО.

— Ты не военный человек! Ты ничего не понимаешь! Для этого не нужна система ПВО! Для этого нужно совсем другое. Ты знаешь, что такое ПЗРК?

Асланбек знал. Из курса на военной кафедре Бауманки. ПЗРК — переносной зенитно-ракетный комплекс. Это советские системы ПЗРК «Игла» с дальностью полета ракеты по горизонтали 5200 метров. При максимальной скорости цели 1450 километров в час вероятность поражения цели одной ракетой составляет около сорока процентов. Это аналогичные ПЗРК «Стингер» американского производства. Но Асланбек решил, что не стоит обнаруживать свою информированность. Поэтому сказал:

— ПЗРК? Не знаю, что такое ПЗРК. ПЗРК, ХЗРК. Давайте лучше выпьем.

— Это зенитно-ракетный комплекс. Переносной! Его может нести один боец. Он может уничтожать самолеты из любого ущелья. Ты говоришь: разбился русский бомбардировщик? А я тебе говорю: он не разбился. Его сбили! Его сбили наши бойцы! Таким вот комплексом «Стингер»! Одной ракетой! Вот что такое ПЗРК «Стингер»!

— Почему мы об этом не объявили?

— Еще не пришло время.

— Почему не объявили русские?

— Асланбек, ты шутишь? Если их летчики узнают, что у нас есть «стингеры», ни один самолет и ни один вертолет не поднимется в воздух!

— У нас действительно есть «стингеры»?

— Будут. Теперь ты понял, почему я сказал, что сегодня великий день? Это перелом в войне! С этого дня начнется наш путь к победе! Мы выйдем из подполья. Весь чеченский народ станет армией. Такая армия непобедима. Давай выпьем за нашу победу! Аллах акбар!

Больше к этой теме Асланбек не возвращался. Подливал коньяку, подсовывал закуски, рассказывал о московских политических новостях, к которым Муса не проявлял ни малейшего интереса. Лишь к концу застолья осторожно заметил:

— «Стингеры», я так думаю, стоят немало?

— Очень дорого, очень! — сокрушенно подтвердил Муса. — Восемьдесят тысяч долларов штука! Но нам помогает весь мусульманский мир. Наши люди приходят в мечети и просят помочь чеченскому народу. И нам помогают. Давай выпьем за наших братьев по вере!

— Хватит, — решительно возразил Асланбек. Вам завтра заниматься делами.

— Нет, не хватит! — с пьяным упорством запротестовал Муса, но дал отвести себя в гостевую комнату и отключился.

Асланбек навел в гостиной порядок и вышел на крыльцо. Была глубокая ночь. Накрапывал мелкий дождичек. Пахло прошлогодней листвой.

Обычно Асланбек пропускал мимо ушей похвальбу своих чеченских гостей. Он даже допускал, что сами они верят в то, о чем говорят. В то, что мужество моджахедов повергает в животный ужас русских оккупантов. И в то, что победа близка. После того как в ходе спецоперации были убиты командир Исламского полка особого назначения Арби Бараев и полевой командир Умар, Хаттаб сделал заявление, которое поразило Асланбека глубинной жутью, сознанием собственной обреченности:

«Всему оставшемуся миру, особенно мусульманскому, довольно знать, что джихад будет продолжаться до Судного дня. Джихад не остановится из-за смерти таких моджахедов, как Умар и Арби Бараев, да будет с ними милость Аллаха. Джихад не остановится ни на миг, даже если будут убиты такие командиры, как Шамиль Басаев, или Хаттаб, или кто еще. Чеченский джихад не привязан к отдельному командиру. Он привязан к командиру всех моджахедов Мухаммеду Ибн Абдуллаху, пророку великого Аллаха. Давайте будем помнить, что участь Умара, Арби и других командиров моджахедов, да будет с ними милость Аллаха, та, о которой они мечтали. Эти мужчины понимали честь мученической смерти и стремились к ней каждой клеточкой тела… Иншаллах, пусть каждый из нас молит Аллаха даровать моджахедам победу. Я прошу Всевышнего Аллаха сделать всех нас шахидами на Его пути…»

Фанатик — это человек, который миновал точку возврата. Он уже никогда не сможет вернуться к началу пути. Но и с сознанием гибельности этого пути смириться не может. Поэтому готов поверить во все. Так человек устроен. Даже в бункере Гитлера, сотрясавшемся от бомбовых ударов, до последней минуты верили в чудо, которое спасет Третий рейх.

Но то, что Асланбек узнал от Мусы, заставило его задуматься. Что в его словах было правдой, а что горячечным бредом фанатика?

Муса — человек серьезный. Таинственное исчезновение, мнимая смерть, заявление Басаева, подкрепляющее легенду о смерти. Пластическая операция. Похоже, его специально вывели в тень. Что это может означать? Только то, что он руководит зарубежной агентурой боевиков.

Еще деталь. В баню ему нельзя. Значит, после пластической операции не долечился. А что может заставить человека выйти из больницы раньше времени? Лишь дела чрезвычайной важности.

Связаны они с катастрофой российского самолета?

Может быть. Хотя однозначного ответа нет.

Мало данных.

Асланбек спустился с крыльца запереть калитку. Машинально выглянул за ворота. В конце переулка темнела машина. В ней были двое, светились огоньки их сигарет.

Охрана. Круглосуточная. Никого из прежних гостей никогда так не охраняли. Какое же поручение выполняет Муса?

Утром вид у Мусы был жеваный, а настроение мрачное, как у всякого нормального человека с похмелья. Держался, однако, мужественно и деликатное предложение Асланбека чуть-чуть поправиться презрительно отверг. Дело у него оказалось только одно: он потребовал у Асланбека доверенность на распоряжение его счетом в венском банке «Кредитанштальт».

В просьбе не было ничего необычного. Асланбек и раньше давал доверенность разным людям, приходившим от Шамиля. Но на этот раз решил прокачать ситуацию.

— Этим счетом распоряжаюсь не я. Я хотел бы получить подтверждение от этого человека.

— Получишь, — хмуро пообещал Муса и приказал останови

litresp.ru

Книга "Президентский полк" автора Меркулов Феликс Геннадьевич

Последние комментарии     Президентский полк Автор: Меркулов Феликс Геннадьевич Жанр: Другие детективы Серия: Интерпол. Русский отдел Язык: русский Год: 2004 Издатель: Олимп, Эксмо ISBN: 5-7390-1228-7, 5-699-04828-6 Город: Москва Добавил: Admin 16 Май 13 Проверил: Admin 16 Май 13 Формат:  FB2 (341 Kb)  RTF (305 Kb)  TXT (287 Kb)  HTML (334 Kb)  EPUB (475 Kb)  MOBI (1571 Kb)  JAR (259 Kb)  JAD (0 Kb)   Рейтинг: 0.0/5 (Всего голосов: 0) Аннотация Во время служебной командировки в Австрию пропал без вести российский гражданин, чеченец по национальности, владелец небольшой компьютерной фирмы Асланбек Русланов. В Вену вылетел сотрудник Российского национального бюро Интерпола майор Гольцов.Найти исчезнувшего российского бизнесмена нужно было как можно быстрее, так как на его счету в австрийском банке аккумулировались десятки миллионов долларов, предназначенных для закупки чеченскими боевиками новейших систем вооружения. Объявления Где купить? Нравится книга? Поделись с друзьями! Другие книги автора Меркулов Феликс Геннадьевич Другие книги серии "Интерпол. Русский отдел" Похожие книги Комментарии к книге "Президентский полк" Комментарий не найдено Чтобы оставить комментарий или поставить оценку книге Вам нужно зайти на сайт или зарегистрироваться

2011 - 2018

www.rulit.me

Глава шестая. Чего хотят чеченцы. «Президентский полк»

 

2

Прибытие самолета из Москвы задержалось на сорок минут, и эти сорок минут показались Асланбеку Русланову бесконечными. Он то садился в кресло в зале ожидания аэропорта Швехат, то вышагивал взад-вперед вдоль стеклянной стены, отделяющей аэровокзал от летного поля. Гул каждого самолета, производившего посадку, заставлял его вжиматься носом в стекло. Сопровождавшие его Гольцов и Михальский держались в стороне, ни с какими разговорами не приставали, за что Асланбек был им благодарен. Они и между собой не разговаривали. С самого утра лица у обоих были хмурые, но Асланбек был слишком занят собой, чтобы обратить на это внимание.

Почти десять дней он не видел Рахиль и Вахида. За все двенадцать лет семейной жизни такого не было ни разу. В любой командировке он старался как можно быстрей закончить все дела, задержка даже на один день приводила его в ярость. Асланбек знал, что ничего еще не закончилось, что впереди их ждут очень тяжелые времена, но сейчас он не думал о них, он думал только о том, что скоро, уже совсем скоро увидит Рахиль.

Погода испортилась, накрапывал дождь, аэродромный бетон потемнел, Альпы были затянуты облаками. Асланбек смотрел на летное ноле и представлял, как спешит по нему Рахиль, тоненькая и гибкая, как лозинка, как не поспевает за ней плащ, как длинные тяжелые волосы сваливаются ей на лицо и она отбрасывает их назад досадливым движением узкой руки. Чтобы не мешали смотреть. Чтобы не мешали увидеть его.

Это было сумасшествие. Это было счастье.

Наконец по радио объявили, что произвел посадку самолет, следующий по маршруту Москва-Вена-Женева. Огромный «Боинг-737» медленно вырулил к зданию аэровокзала. Только бы не к трубе, почти молился Асланбек. Если самолет подгонят вплотную к терминалу и соединят салоны с залом прилета телескопическими коридорами-трубами, он не увидит спешащую по бетону Рахиль. И диспетчеры словно бы услышали его мольбу. «Боинг» остановился метрах в пятидесяти от терминала, развернулся, к салонам подали трапы. Из первого класса вышло всего несколько человек, из второго побольше. И, наконец, в проеме самолетного люка появилась Рахиль. Она остановилась и тревожно огляделась. И вдруг увидела Асланбека, хотя по законам физики, оптики и всех остальных наук увидеть его не могла — сквозь дождевую изморось, за толстым стеклом огромного аэровокзала. И все же увидела, замахала обеими руками, показала в его сторону Илье Марковичу и Вахиду. Вахид запрыгал и тоже замахал руками. Илья Маркович, скорее всего, ничего не увидел, но сделал рукой: «Привет, привет!»

Рахиль сбежала с трапа, за ней неторопливо двинулся Илья Маркович, держа за руку внука, а в другой руке объемистую спортивную сумку. Какой-то средних лет человек в светлом плаще с седыми короткими волосами взял у Ильи Марковича сумку и жестом показал: идите, идите, я донесу, мне нетрудно.

Асланбек радостно и словно бы растерянно оглянулся на Михальского и Гольцова:

— Они прилетели. Они прилетели! Вон они, вон! Они прилетели!

Оба подошли к стеклу, посмотрели на пассажиров, пересекающих мокрое пространство бетона от самолета до входа в аэровокзал, и неожиданно насторожились.

— Ничего себе! — пробормотал Гольцов. — А его-то каким ветром принесло?

Но Асланбек не услышал. Лавируя между людьми, он уже бежал к выходу из таможенной зоны. В отличие от московских аэропортов, она насквозь просматривалась сквозь стеклянное ограждение. Черная головка Рахиль на целую вечность, минуты на две, задержалась возле паспортного контроля и замелькала среди людей, идущих по «зеленому» таможенному коридору. Илья Маркович, Вахид и помогавший нести их сумку человек в светлом плаще остались далеко позади.

И вот они рядом, ее глаза, огромные и тревожные глаза синайской газели. Не нынешнего Синая, а того, древнего, откуда пошел весь ее еврейский род.

«Вот, зима уж прошла, дождь миновал, перестал. Цветы показались на земле, время пения настало, и голос горлицы слышен в стране нашей…»

— Я не видел тебя десять дней, — сказал Асланбек.

— Десять лет, милый. Сто лет. Вечность.

— Да, вечность, — согласился он и только тут увидел ее — не только глаза, всю: с короткой мальчишеской стрижкой, сделавшей ее лицо совсем юным. Волосы! — закричал он. — Где твои волосы? Ты постриглась?

— Тебе не нравится?

— Нет! Мне нравится! Но… И ты покрасилась. Зачем? — спросил он и вдруг понял: — Ты… поседела?

Она улыбнулась:

— Это не самая большая плата за то, что нам пришлось пережить.

— Но ты же ничего не знала!

— Нет, милый. Я знала все.

— Откуда?!

— Мы поговорим об этом потом. Мы не одни.

И только тут Асланбек обнаружил, что рядом стоят Гольцов и Михальский и делают вид, что смотрят по сторонам, а от таможни к нему несется, бросив деда, Вахид. Асланбек обнял кинувшегося ему на шею сына, потом поставил его на пол, присел перед ним и сказал:

— Смотри мне в глаза. А я буду смотреть в твои глаза. Рахиль, ты видишь? Я прямо смотрю в глаза нашему сыну! Ты видишь? Рахиль, ты видишь?

— Вижу, милый, — ответила она. — А я в этом не сомневалась.

Подошел Илья Маркович, обнял зятя, отметил:

— Похудел. Мало ешь? Есть надо много, если есть чего есть, потому что никто не знает, будет ли чего есть завтра.

Человек в светлом плаще поставил на пол сумку, которую он помог поднести, но почему-то не уходил.

— Познакомься, Рахиль, — спохватился Асланбек. — Это мои друзья.

— Познакомься? — почему-то удивилась она. — Но мы знакомы. Здравствуйте, Георгий. Здравствуйте, Яцек.

— Здравствуйте, Рахиль Ильинична, — неловко поклонился Гольцов, а Михальский склонил свою огромную бритую голову и поцеловал ей руку.

— Вы знакомы? — нахмурился Асланбек. — Где это вы познакомились?

— Как — где? Все это время мы с Вахидом жили в квартире Яцека в военном городке. По соседству с семьей Георгия.

— По соседству с моей семьей? — с недоумением переспросил Гольцов.

— Ну да. Вахид очень подружился с вашим сыном. У вас замечательный сын, Георгий. И замечательная жена. И теща у вас замечательная. Они очень вас любят.

— Но умело это скрывают, — буркнул Гольцов.

— Нет, Георгий, нет. Вы сами не даете им возможности любить себя. Почему вы боитесь быть слабым, несчастным? Просто усталым? У вас всегда все о'кей? Да нет, так не бывает. Ну так и не зажимайте это в себе. Дайте им что-то сделать для вас. Чем больше они будут делать для вас, тем больше будут любить. Дайте им, в конце концов, возможность пожалеть вас, поухаживать за вами.

— Дам, — хмуро пообещал Гольцов. — Вернусь, нажрусь в стельку и засну на пороге. Вот и пусть ухаживают.

— И это, между прочим, не такой уж плохой вариант, — серьезно проговорила Рахиль. — Это, как вы поняли, наш сын. Это мой отец, Илья Маркович. А это наш попутчик Владимир Сергеевич. Он очень трогательно о нас заботился и всю дорогу развлекал смешными историями. Он сказал, что он инженер-сантехник, но мне кажется, что артист.

— Он не просто артист, он очень большой артист, — подтвердил Гольцов. — Здравия желаю, товарищ, генерал-майор.

— Генерал-майор? — переспросила Рахиль.

— Владимир Сергеевич — начальник Российского национального бюро Интерпола.

— Мент! — радостно закричал Илья Маркович. — Ну точно! A я чую — мент! У меня на них глаз-ватерпас. Все-таки не ошибся! Но среди ментов тоже попадаются нормальные люди. Редко, но попадаются.

— Почему же вы назвали себя сантехником? — спросила Рахиль.

— Я имел в виду сущность моей работы, — объяснил Полонский. — Правильнее было бы даже сказать — ассенизатор, но я побоялся, что вы всю дорогу будете ко мне принюхиваться. Рахиль Ильинична, вы с дороги устали. Давайте мы посадим вас в такси, а я немного задержусь. Мне нужно побеседовать с этими молодыми людьми.

— Так вы и с ними знакомы?

— Немного. Майор Гольцов — мой подчиненный. И этого типа я тоже знаю. Он две недели таскал меня по Сахаре. Я тебе эту Сахару, Михальский, никогда не забуду. Я чувствовал себя верблюдом. Езжайте в отель. Асланбек Русланович, мы с вами встретимся позже. Нам есть о чем поговорить.

— Ну, докладывайте, — не предвещающим ничего хорошего тоном предложил Полонский, когда они посадили в такси семейство Руслановых и устроились за столиком в баре аэровокзала. — Значит, ты, Гольцов, не знал, где семья Русланова? Мы все с ног сбились, а он помалкивает. Он ничего не знает!

— Так точно, я ничего не знал, — подтвердил Гольцов.

— Бесстыжие твои глаза! Как ты мог не знать, если они жили в одном доме через стенку с твоими?

— Это квартира Яцека. Он их туда отвез, а мне не сказал.

— Врешь!

— Выбирайте выражения, господин генерал-майор, — хмуро посоветовал Гольцов.

— Врет? — обернулся Полонский к Михальскому.

— Нет. Мы придерживаемся одного правила: зачем врать, если от этого ни пользы, ни удовольствия?

— Ты не сказал своему другу, куда отвез Рахиль и Вахида?

— Да, не сказал.

— Не верю! Почему?

— Как раз поэтому. Чтобы на ваш вопрос, знает ли майор Гольцов, где семья профессора, он мог бы вам с чистой совестью сказать «нет».

— Похоже, вы оба считаете себя очень умными. Так я вам докажу, что вы ошибаетесь, — пообещал Полонский и повернулся к Гольцову: — Кто мне сказал, что семью профессора Русланова украли? Не ты?

— Это сказали вы.

— А что она исчезла? Ты!

— Владимир Сергеевич, я сказал, что Рахили Ильиничны и сына нет ни в Краскове, ни в московской квартире, ни в лицее. И больше я не сказал ничего. А вы дали волю своему воображению. Я-то при чем?

— Почему ты не доложил, что семья профессора Русланова спрятана в безопасном месте?

— Меня об этом никто не спрашивал.

— Ты думаешь, эти словесные штучки тебе помогут?

— Это решать вам.

— Ладно, — подумав, кивнул Полонский. — Давайте по делу. Значит, вы увезли Рахиль Ильиничну и Вахида в то же утро?

— Так точно. За ее домом следили три чеченца. Ей грозила опасность. Мы не могли ждать, пока раскачается ваш ГУБОП или ФСБ.

— Вы что, запихнули их в багажник и увезли?

— Конечно нет. Мы прошли через заднюю калитку, вошли в дом и поговорили с ней, — объяснил Гольцов. — После этого она согласилась с нашим предложением исчезнуть.

— Подробней! Что вы ей сказали?

— Мы спросили, знает ли она, где ее муж? Она сказала: нет, чеченские мужчины не посвящают женщин в свои дела. Тогда я спросил, знает ли она, что ее муж попал в беду. Она сказала: я это чувствую. Владимир Сергеевич, вы летели с ней вместе почти три часа. И общались. Неужели вы не поняли, что это за женщина?

— Кое-что понял.

— Что вы поняли?

— Ну что она очень необычная женщина. Красавица, но не это главное. В ней чувствуется глубина, тайна. Нет, не берусь точно определить.

— Тогда скажу я, — предложил Гольцов. — Я разговаривал с ней минут сорок, но потом много о ней думал. И вот что понял. Все мы живем в каком-то пустом водевильчике. Жанр нашей жизни: трень-брень, мыло. А она живет в жанре трагедии.

— Интересное наблюдение. Как ты это понял?

— Я показал ей ксерокопию факса профессора Русланова. Сделал я ее, чтобы ввести в курс Яцека. Но потом решил показать ей. Знаете, что она сказала? Она сказала: «Вот и ему принесли повестку из военкомата. Вот и в наш дом пришла война». И если бы видели, как она это сказала!

— Как?

— С улыбкой. С такой улыбкой, что… Нет, не могу я это определить.

— Да, — подтвердил Михальский. — Я человек толстокожий, но и у меня мурашки пошли по спине. Первый раз в жизни я подумал: а правильно ли я делаю, что женюсь на всех подряд? Может, стоило подождать, пока встретится такая женщина?

— Дальше, — кивнул Полонский.

— Я могу приводить разные доводы, почему мы вмешались в ситуацию, — снова заговорил Гольцов. — Они все будут правильными. Но главное не в этом. Я увидел какую-то другую форму жизни. И я подумал: если она исчезнет, то станет беднее и пошлее и моя жизнь. Мы спасли эту форму жизни. Можете увольнять меня, отдавать под суд, но об этом поступке я не пожалею никогда.

— А не пропустить ли нам граммчиков по пятьдесят? — прервал наступившее молчание Михальский. — Владимир Сергеевич, вы разрешите вас угостить?

— Разрешаю. Только не по пятьдесят, а по сто.

— А я как сказал?

— Да, Гольцов, озадачил ты меня, — проговорил Полонский, когда Яцек отошел к стойке бара. — Все это ни в какие ворота не лезет. Но… Молодец, парень. Правильно сделал. И хорошо, что об этом сказал. Все, закрыли тему. Дальше только о деле. И ни о чем больше.

Вернулся Михальский с тремя тяжелыми хрустальными стаканами, сообщил:

— Виски «Чивас Ригал». Судя по цене, хорошее. Ваше здоровье, Владимир Сергеевич!

— И тебе не болеть, — отозвался Полонский и сделал крупный глоток. — Как ты оказался в Вене?

— Совершенно случайно. Решил проветриться на пару с другом.

— Французские легионеры — твои дела?

— Немножко есть.

— Я как только увидел тебя, так сразу это и понял. Кто отсек слежку за «Нивой» Рахили Ильиничны?

— Слежку? А, трое кавказцев на «четверке»! Мои ребята. Из «Кондора». Я позвонил им и попросил избавить беззащитную женщину от нахальных преследователей.

— Сядут они когда-нибудь, — предсказал Полонский. — И ты сядешь.

— А что такое? — удивился Михальский. — Они сделали что-то не так?

— А то не знаешь!

— Не знаю, Владимир Сергеевич. Я никогда не спрашиваю моих людей, как они выполнили мой приказ. Как посчитали нужным, так и выполнили. А вот если бы не выполнили, тогда бы я спросил, почему не выполнили.

— Что с Мусой?

— Я вам докладывал: он исчез, — напомнил Гольцов.

— Это я уже понял. Выкладывайте подробности. Я должен быть в теме. Потому что за все, что вы тут наворочали, отдуваться мне. Приступай, Гольцов. А тебя, Михальский, я слушать не буду. Потому что ты органически неспособен говорить правду. По-моему, ты сам не знаешь, когда говоришь правду, а когда врешь.

— Другой бы обиделся, но я умею прощать людям их добросовестные заблуждения.

Георгий едва успел закончить повествование о том, как им удалось найти профессора Русланова, когда их беседа была прервана появлением высокого, рыжего, очень худого господина, облаченного в белые брюки и синий клубный пиджак с золотыми пуговицами.

— Кого я вижу! — весело заорал он по-английски. — Вот так встреча! Джордж, а вы не верили, что мир тесен! Рад вас приветствовать, джентльмены. Хай, Хальский!

— А это что за чучело? — недовольно спросил Полонский.

— Это не чучело, это глистопер, — ответил Гольцов. — И он, между прочим, хорошо знает русский.

— Кто он?

— Дональд Хоукер. Для всех — советник американского посольства в Москве по вопросам культуры. Для своих — заместитель московского резидента ЦРУ по оперативным вопросам. Во всяком случае, так он нам представился. Привет, Дон. Раз уж вы появились, присаживайтесь. И говорите по-русски. Только не нужно про случайные встречи. Вы всегда появляетесь случайно именно там, где вам нужно.

— Он в самом деле… — неуверенно начал Полонский.

— Увы, Владимир Сергеевич, в самом деле, — подтвердил Хоукер. — Так уж у меня сложилась судьба.

— Откуда он меня знает?

— По долгу службы. Он знает все.

— Откуда вы его знаете?

— Мы познакомились случайно…

— В ресторане Центрального дома журналиста, — опередил Гольцова Михальский. — Мы сидели, мирно ужинали. Дон набрался, начал ко всем приставать. Почему-то выбрал нас.

— И сказал, что он резидент ЦРУ?

— Ну да, — невинно подтвердил Михальский. — Наврал, конечно. Знаете, в России было время, когда каждый третий алкаш у пивной утверждал, что он майор КГБ. Он так нас достал, что я хотел набить ему морду. А потом подумали: как-то неудобно, все-таки иностранец. У него может сложиться превратное представление о России. Погрузили его в такси и отвезли в американское посольство. И туда его, как ни странно, впустили. Представляете? В дупель пьяного! Более того, сержант морской пехоты из охраны посольства взял перед ним под козырек! Так что мы теперь уже и не знаем, наврал он или в самом деле из ЦРУ. Но сегодня я ему морду набью точно. Можешь не сомневаться, Дон. И сделаю это с большим удовольствием.

— За что? — спросил Полонский.

— Он знает за что. Он нас крупно кинул.

— О чем вы, Хальский? — удивился Хоукер. — А! Вы, наверное, про одного нашего общего знакомого? Нет, я вас не кинул. Просто произошла маленькая накладка, и нам понадобилось немного больше времени, чем мы предполагали.

— Куда вы его девали?

— Мы? Мы никуда его не девали.

— Тогда где же он?

— А вот это правильная постановка вопроса. Скажу. Чуть позже. А пока сообщу известие, которое вам, надеюсь, приятно будет услышать. Некое судно, которое должно было выйти из порта «А» в порт «Б» и потонуть по дороге, из порта «А» не вышло. И уже не выйдет. Следовательно, не утонет.

— Это точно? — спросил Гольцов.

— Джордж, разве я похож на человека, который врет?

— Именно на него вы и похожи.

— Плохо вы обо мне думаете, джентльмены. Это обидно, потому что несправедливо. Выпить мне никто не предложит?

— Мотай отсюда, глистопер! — рявкнул Михальский.

— Ну-ну, не стоит так, Хальский. Я понимаю, вы расстроены. Но я вас утешу. Человек, который вас интересует, находится в наркологическом отделении в госпитале Святого Себастьяна. Он слегка не в себе, но через пару дней, полагаю, будет в порядке. Там вы его и найдете. Он никуда не денется, потому что палату охраняют мои люди. И вот вам маленький презент лично от меня. — Хоукер извлек коробку с аудиокассетой, но передал ее не Михальскому, а Полонскому. — Здесь много интересного для вас, очень много. Запись с купюрами. Изъято то, что для вас не представляет интереса. Не знаю, как у вас в России, но в Америке любая запись, сделанная без соблюдения законных формальностей, не считается доказательством.

— У нас тоже, — сказал Гольцов.

— Но это неважно. Главное — информация. Она поможет вашим следователям эффективно вести допросы. А теперь не буду вам больше надоедать. Мы еще встретимся. Привет, джентльмены.

— Что все это значит? — спросил Полонский. — Что за кассета?

— Думаю, запись допросов Мусы, — предположил Гольцов. — Ему всадили какой-нибудь сыворотки правды и выпотрошили. Видно, с дозой слегка переборщили.

— Значит, в госпитале Святого Себастьяна — Муса?

— Да.

— А что он говорил про судно, которое не потонуло?

— Это значит, что партия «стингеров» перехвачена. Нет больше «стингеров» и никогда не будет. Вот что это значит. Будем здоровы! — сказал Михальский и допил виски.

— Господи боже мой! — пробормотал Полонский. — С кем я связался? Куда я, черт возьми, попал? Где я?

— Вы в Вене, господин генерал-майор, — объяснил Михальский. — В весенней Вене, где все пронизано вальсом Штрауса «Сказки Венского леса». Согласитесь, Владимир Сергеевич, Вена прекрасна!

— Если все, что сказал этот рыжий придурок, правда — соглашусь.

— Правда, Владимир Сергеевич, — подтвердил Гольцов. — Это значит, что нам нужно ехать в местный Интерпол и договариваться о процедуре ареста Мусы.

litresp.ru

Глава 2. «Хроника отложенного взрыва»

 

Было это в феврале 1998 года.

Арест Заславского стал шоком не только для Гольцова с Михальским, но и для всех десантников. Хотя чего-то подобного ждали уже несколько лет. Ждали и в то же время не верили, что такое может быть.

Накануне Батя, так звали в полку Заславского, встречался с генералом Рохлиным. Вернулся чернее тучи и сразу же закрылся в кабинете.

Поползли слухи, что генерал предупредил Батю о предстоящем аресте. «Болтовня», — говорили друг другу офицеры. И торопились передать слух дальше. Сарафанное радио не обмануло. Утром полковник Заславский поехал в военкомат разобраться с пенсионными бумагами. Заметив за собой «хвост», остановился возле военкомата, и к нему туг же подскочили «БМВ» и «семерка».

У Павла Андреевича был с собой наградной пистолет. Те, кто его брал, об этом не знали. А те, кто подписывал ордер на арест и отдавал приказ брать, надеялись, что оружие будет применено.

По иронии судьбы казармы 45-го полка, так же как и штаб ВДВ, находились на улице Матросская Тишина, в нескольких сотнях метров от знаменитой тюрьмы.

Уже со следующей недели Гольцов и Михальский обивали пороги высоких кабинетов. Но вскоре поняли, что хлопоты напрасны. Все начальники, большие и малые, снисходительно и даже с сочувствием выслушивали десантников. Говорили, что и сами все понимают. Что делают все возможное. Что товарищам офицерам не стоит забывать и о своих прямых обязанностях. В общем, отшивали просителей каждый на свой лад.

Желание уйти из армии зародилось у обоих сразу же после ареста командира. И как зерно прорастало с каждым днем, от кабинета к кабинету. А крики, мягкие увещевания или пристальные взгляды больших начальников орошали как из лейки.

Наконец наступил момент, когда рука Яцека Михальского сама потянулась к ручке, чтобы ровным, красивым почерком вывести: «Прошу уволить из Вооруженных сил…»

Держать его никто не стал.

Подписали. Оформили. Со скрипом рассчитали.

Через месяц (очень быстро по военным меркам) Михальский был уже гражданским человеком. Чуть позже ушел из армии и Гольцов… Хотя он по военно-чиновничьей лестнице забрался гораздо выше своего товарища. Георгий битый месяц просидел в приемной замминистра обороны, генерал-полковника, известного всей стране героя чеченской войны. И добился-таки аудиенции.

— Что там у тебя, капитан? — произнес генерал, развалясь в кресле. — Садись. Говори. У тебя пять минут.

Разговор занял полчаса. Георгий изложил все, что знал. Не мог Заславский организовать убийство. Есть факты, подтверждающие его невиновность. Генерал сочувственно выслушал, что-то записывая, спросил:

— А почему вы пришли именно ко мне? Есть правоохранительные органы, которые разберутся. Обратитесь к ним.

— Не будут они разбираться, — ответил Гольцов. — Им важно доложить, галочку поставить. Я пришел потому, что должна быть корпоративная солидарность. Нехорошо сдавать своих людей.

— Ты думаешь, что говоришь? — В голосе генерала звучала, как показалось тогда Гольцову, барская самоуверенность. — У нас нет своих людей, чужих людей. Есть закон, перед которым все равны. Ни я, ни министр обороны, ни даже президент не можем приказывать следователю Генпрокуратуры.

Гольцов смотрел прямо в глаза замминистра. И это генералу не понравилось.

— Заславский, по-моему, не самый последний человек, чтобы его вот так вот вышвыривать, — произнес Георгий, горячась, — как щенка на живодерню.

Замминистра непроизвольно отметил, что капитан ведет себя не по уставу, как с равным. В этом кабинете все бывало: даже лейтенанты пытались доказать свою точку зрения. И нередко хозяин кабинета соглашался с мнением подчиненных. Но никто никогда не забывал, где находится. Все держали дистанцию, все склоняли головы, даже генералы.

Гольцов ничем не выдавал своего волнения. Наоборот, такой спокойный, расслабленный. И слова обычные, невоенные. Как будто забежал в гости к доброму дедушке. И горячился он без почтительной дрожи в голосе, а как в споре с равным.

«Что он о себе возомнил? — с неприязнью подумал про Гольцова замминистра. — Кто он, и кто я?» Но в то же время в этом капитане было что-то такое, что не позволяло генералу выгнать его из кабинета.

— Это все демагогия, — произнес генерал. — Никого на живодерню, как ты выразился, не выбрасывают… У тебя все?

— А вы помните Чечню? — не унимался Гольцов. — Разве вам не было обидно, когда остановили наступление за полшага до победы? Когда оставалось совсем немного, чтобы дожать бандитов, но пришел приказ из Москвы: начать переговоры.

Замминистра посмотрел на китель Гольцова, на котором среди прочих была планка медали «За отвагу».

— За Чечню? — поинтересовался генерал.

— Да.

— В сорок пятом полку воевал?

— Да.

— Вместе с Заславским?

— Да.

«Надо «так точно» отвечать. Разболтались нынче офицеры. О дисциплине забыли», — с гневом подумал генерал, но, к своему удивлению, воздержался от гневного окрика. Он сам не понимал, что именно его остановило…

— Хорошо воевали, — произнес генерал. — Заславский был грамотный командир. Побольше бы таких. Но есть вещи, которые ты, капитан, не понимаешь. Разговор закончен.

— Я действительно многого не понимаю, товарищ генерал-полковник, — ответил Гольцов, вставая со стула. — Есть вещи, которые я никогда не смогу понять. Например, почему, когда человек в силе, он нарасхват. А случись что, от него отворачиваются даже те, кому ничего не стоит протянуть руку.

— Беда нашей страны в том, что все умеют красиво говорить, — раздраженно сказал генерал. — А когда возникает необходимость в решительном поступке, все пасуют. Потому мы и сдали, как ты выразился, Чечню.

— Вам нужен поступок? — Гольцов выдержал тяжелый генеральский взгляд. — Разрешите идти, товарищ генерал?

— Идите.

— Честь имею. — Именно в этот момент Георгий четко осознал, что уйдет из армии и мосты уже сожжены.

Замминистра, догадываясь по глазам о решении Гольцова, приказал порученцу никого не пускать:

— Я буду работать с документами.

Он подошел к окну. Посмотрел на забитую автомобилями Арбатскую площадь. Машины ныряли в тоннель, как камни в воду. Людская толпа плыла на Арбат. Туда — большое течение, навстречу — маленькое. В отличие от Гольцова, он знал не только то, что Заславский невиновен, но и настоящих заказчиков убийства. За этим делом стояли такие силы, которые не то что Гольцова, а его, трехзвездного генерала, могли засунуть в ступу и растолочь в порошок. Большая политика — это слон. Не хочет, а нет-нет да и задавит хорошего человека. Ничего нельзя поделать. Дурак этот Гольцов, раз не понимает таких простых вещей.

«А мы были дураки?» — генерал вспомнил Чечню.

Вот взяли Ведено, затем Шатой, дальше открывался прямой путь. Замысел командования был почти полностью реализован. Неподконтрольными оставались только скалистые горы. Надо только добить бандитов с воздуха и артиллерией. Еще немного — и с войной бы покончили. Однако пришел приказ из Москвы: «Стоп, машина!» Начались бесполезные переговоры. Так было всегда: после блокады Грозного, после успешного наступления на Шали, после форсирования Аргуна. Везде федеральная власть вставляла палки в колеса.

Так было и после взятия Шатоя.

Вечером на стол генерала положили радиоперехват. Один из полевых командиров сообщал начальнику главного штаба чеченских формирований Аслану Масхадову, что не может больше держаться. «Выручайте срочно!» — молил боевик. «Продержись до девяти утра, — ответил Масхадов. — Все будет нормально. Мы договорились: объявят мораторий». Никто еще в ставке федеральных сил не знал про мораторий. А начальник чеченского штаба уже сообщал о нем своим головорезам!

Через несколько часов на командующего объединенной группировкой федеральных войск вышел начальник Генерального штаба и приказал прекратить применение авиации. Командующий опешил: «Как — прекратить? Люди же ведут бои в горах!»

«Что я могу сделать? — ответил начальник Генштаба. — У меня на столе приказ Верховного главнокомандующего. Вам его уже послали».

«Кто же наш главный противник: бандиты в горах или предатели в Кремле? — воскликнул тогда один из боевых генералов в штабе. Плечи у него опустились. Желваки пошли ходуном. — Мне просто плакать хочется, — признался он. — Что же они творят?»

Вот так и воевали.

Замминистра обернулся. Окинул взглядом свой уютный кабинет. Ковер ручной работы. Мягкое кресло по индивидуальному заказу. Батарея телефонов. И карта всей России — отражение власти. Стоит пошевелить пальцем, и придет в движение, закипит силища от Владивостока до Калининграда. А ты будешь стоять посреди этого кабинета и чувствовать, как огромная важность и собственная значимость переполняют тебя…

Иллюзия, конечно. Но к ней прикипаешь душой.

Правда, бывают моменты, когда вся эта мишура не стоит ни черта… Уже два года, как прикован к кровати его друг генерал-лейтенант Анатолий Романов, взорванный в Грозном недалеко от площади Минутка. Только недавно он начал как-то реагировать глазами на слова окружающих. Встанет ли он когда-нибудь на ноги — неизвестно. Это не зависит ни от должности, ни от звания… Бывают все-таки ситуации, когда равны и солдаты и генералы…

На столе зазвонил телефон. Если генерал приказал его не беспокоить, то прорваться на линию в его уютный кабинет могли только четыре человека: президент России, министр обороны, начальник Генерального штаба и… она.

Генерал поднял трубку.

— Привет, котик, — услышал он бархатный женский голос.

— Здравствуй, — сухо ответил генерал, хотя в груди у него потеплело.

— Ты когда будешь? Я соскучилась.

Ее звали Анжела. Молоденькая вольнонаемная из секретариата. Оформилась на офицерскую должность благодаря более чем тесному знакомству с заместителем министра.

— Сегодня вечером заеду на два часа, — сдержанно сказал генерал. Несмотря на кажущуюся строгость, генерал был рад слышать ее голос. Ничто так не вдохновляет зрелого мужчину, как молоденькая любовница.

Он еще раз обвел глазами кабинет. Нет, не мишура все это. И есть вещи, ради которых стоит тянуть этот тяжелый груз генеральских погон. В такие минуты шитые золотом звезды на погонах горели особенно ярко.

Душа требовала полета. Ему вдруг захотелось сделать какое-нибудь доброе дело. Может, поощрить или просто помиловать… «Плохо с Гольцовым получилось, — неожиданно для себя решил генерал. — Зачем парню судьбу ломать…» Ему всегда нравились дерзкие офицеры. Именно на них и можно положиться в трудную минуту… Почему же теперь он забыл об этом?

Заместитель министра поднял трубку телефона и набрал номер генерал-майора Полонского, своего хорошего знакомого, недавно назначенного начальником Российского национального бюро Интерпола.

— Приветствую тебя, Владимир Сергеевич, — произнес генерал-полковник. — Ты говорил — тебе нужны офицеры со знанием языков? Присмотрись к одному человечку. Его фамилия Гольцов. Знает языков пять или шесть, но русского не понимает. Может, тебе придется ко двору…

Через несколько дней в квартире Гольцова раздался телефонный звонок.

— Будьте любезны, могу я поговорить с Георгием Гольцовым? — произнес милый женский голос.

— Это я.

— Минуточку, с вами хочет поговорить начальник Российского национального бюро Интерпола генерал-майор Полонский…

Георгий согласился работать в Интерполе, поскольку надеялся на новой службе чем-то помочь Заславскому. Михальский оказался более практичным. Он создал под эгидой Совета ветеранов спецназа ВДВ частную охранную фирму «Кондор», которая специализировалась на охране важных и богатых персон и выполнении очень дорогих конфиденциальных поручений.

Деньги, которые зарабатывала фирма, были нужны и для того, чтобы нанять адвокатов для арестованных десантников. А также не стесняться в средствах при проведении частного расследования.

О своих планах друзья сообщили через адвокатов своему бывшему командиру. Из тюрьмы пришла записка: «Ничего не предпринимать. Это приказ. Заславский».

Хоть Гольцов и Михальский уже не были военными людьми, но приказу подчинились. Ведь Заславский для них больше чем командир. И он знал о деле гораздо больше, чем они.

Уже потом, через несколько лет, размышляя о том, чем был вызван этот приказ, Яцек догадался: Батя опасался, что его бывших подчиненных тоже могут привлечь по этому делу. О том, что такие слова, как «невиновность» и «справедливость» в Матросской Тишине не котируются, Заславский узнал на собственном горьком опыте. И пытался уберечь остальных от беды.

Но через три года, стоя возле тюрьмы, в которой только что закончилось заседание суда, Яцек решительно произнес:

— Приказ не имеет силы.

litresp.ru

Глава 10. «Хроника отложенного взрыва»

 

Ермаков выскочил из сауны и нырнул в бассейн. Он ушел глубоко, а потом выскочил, как поплавок, и поплыл кролем, разметая волны.

Полуяхтов вышел вслед за ним и закрыл за собой дверь из белых досок. К раскрасневшейся груди генерала прилип березовый лист. От тела валил пар. Полуяхтов посмотрел на плескающегося приятеля, но прыгать в бассейн не стал. Он окатил себя холодной водой из деревянной бадьи и отправился в комнату отдыха.

— Эх, хорошо! — сказал вылезший из бассейна Ермаков, обматывая талию белоснежной простыней.

— Маршруты отработал? — спросил его в комнате отдыха Полуяхтов.

— С Китаем все в порядке. — Ермаков сел за накрытый стол. — А вот в Таджикистане могут появиться проблемы.

— Какие?

— Там слишком шустро осваиваются американцы. Таджики активно ложатся под них. За деньги, естественно.

— А ты что хотел? Это же Азия.

— Они теперь и нас не хотят за так пускать. Боятся, что американцы приревнуют.

— Это решаемая проблема.

План, который они обсуждали под пенное пиво, Ермаков считал делом своей жизни. Хотя, по большому счету, дело было чужое, а он был скорее на побегушках.

Эта идея родилась у Полуяхтова.

Однажды он сидел в кресле-качалке и любовался бабочками, поглядывая на огромный плоский экран, увитый лианами. Шли новости, а Полуяхтов прикидывал, где бы взять денег. Но он размышлял не копеечно и тоскливо, как человек, едва дотягивающий от зарплаты до зарплаты, а масштабно: его потребности исчислялись десятками, а то и сотнями миллионов долларов.

Деньги были нужны не лично Полуяхтову — он выше того, чтобы стараться для себя. Они нужны разведке, которая никогда не будет дешевым удовольствием.

Идея, которая вспорхнула подобно бабочке, казалась банальной: продавать оружие странам, с которыми как бы неприлично вести такого рода дела. Тот же Ирак. Его сосед Иран. Есть еще Северная Корея. Да мало ли! Политическая ситуация в мире меняется, но страны-изгои были, есть и будут. Впишутся в цивилизованное сообщество одни, так пополнят когорту другие. По международным нормам продавать оружие и все, что может стать оружием, этим странам нельзя. Да только ведь трудно удержаться от соблазна заработать кучу денег, загнав изгоям втридорога что-нибудь запрещенное. Поэтому оружие тайком продавали, продают и продавать будут.

Фишка в том (это выражение Полуяхтов услышал от внука-подростка), чтобы убить двух зайцев. Продавать и переправлять оружие через организации поклонников джихада вроде «Аль-Каиды» или «Львов джихада». Они должны стать не только посредниками, но и заметателями следов. Ведь с террористических организаций взятки гладки, моджахеды — они и есть моджахеды.

Цепочки, по которым «Львы джихада» получали и переправляли оружие Ираку, Полуяхтов продумывал лично. И только он держал в руках все нити.

Мало того, в нужный момент он планировал с шумом сдать один из своих каналов: поймать торговцев оружием (естественно, шестерок) и устроить громкий международный скандал. Вот, мол, кто снабжает оружием страны-изгои. То, что «Аль-Каида» связана с чеченцами и через них достает оружие, Россия давно раструбила. Но ее не слушали, принимая бандитских эмиссаров на высшем уровне и в Европе, и в США. А вот теперь пусть полюбуются, куда это оружие уходит. Так-то, господа покровители ичкерийских сепаратистов.

Пробным камнем стали пистолеты ГШ. Они шли в Ирак, но несколько пистолетов террористы оставили себе, чтобы проверить на вшивость натовцев в изнеженной Европе.

Полуяхтов не планировал этого, но он знал психологию посредников. Эти не удержатся и обязательно что-нибудь украдут, чтобы самим взорвать или расстрелять. Фанатики, что с них взять! Генерал ждал, когда эти подонки под шумок переправят в Ирак очень крупную партию оружия. Не просто вшивенькие пистолеты, а ракетные комплексы и новейшее локационное оборудование. Вот тогда-то и можно будет накрыть и разоблачить эту лавочку. Естественно, не с дорогим грузом, а с мелочовкой вроде банальных автоматов.

Конечно, генерал не был дураком, кричавшим по поводу и без: «Янки, гоу хоум!» В чем-то США ему даже нравились. Он не раз бывал в этой стране. Находил, что многое там толково. Да и люди в принципе хорошие. Своеобразные, конечно. Но не монстры, нечего их бояться. Вот поучиться у них кой-чему совсем бы не мешало.

Просто так уж выпало нам с ними быть по разные стороны поля. Здесь уместней всего именно спортивная терминология, считал Полуяхтов. Россия и США как клубы НХЛ. США, естественно, побогаче и посильней. Россия пока так себе, даже до плей-офф может не дотянуть. Но раз уж выпало играть за эту команду, надо постараться.

Взять хоккеистов, футболистов, баскетболистов, да просто любых спортсменов. Разве игроки разных команд ненавидят друг друга? Нет. На поле, конечно, они могут и зубы выбить. Но после матча спокойно пьют друг с другом пиво, общаются, шутят. Многие игроки разных команд даже дружат. Хотя при встрече на поле спуску никому не дают.

Так что лозунг «Янки, гоу хоум!» генерал для себя давно заменил на «Янки, звиняйте, если шо!»… Игра есть игра. Полуяхтов не представлял жизни без масштабных проектов. Одни претворялись в жизнь. Другие тихо умирали. Но они позволяли чувствовать свою значимость и вкус жизни. Помогали мобилизоваться в борьбе с обыденностью.

«Праведный гнев» — так назвал операцию Полуяхтов, с улыбкой подумав: «Моджахедам должно понравиться», кроме того, она принесет деньги и власть. Деньги — основа и спутник власти. Поэтому простите, янки, ничего личного.

Главное — не проявлять себя до поры до времени, а то США могут перекрыть кислород и сорвать игру.

Пока в схеме генерала не было бреши. Контрабанда выглядела логично: чеченские террористы продавали оружие своим братьям по вере и борьбе. Никакого следа Москвы и близко не видно. Воруют чеченцы оружие со складов? Еще как воруют! Мы это признаём. С этим боремся. Вот даже прапорщика посадили.

Для затравки Полуяхтов решил продать помимо новых пистолетов еще взрывчатку и боеприпасы.

Сейчас он налаживал связи с уйгурскими сепаратистами в Китае и радикальными исламистами в Таджикистане. Через них можно удачно толкнуть оружие в Иран. Конечно, если поставлять только российское оружие, то все легко догадаются, чья тень за моджахедами. Поэтому в Европе и Азии создавались подставные фирмы, которые должны закупать на черном рынке американское и другое иностранное оружие для контрабанды в Афганистан.

Деньги Полуяхтов на первых порах брал из так называемой черной кассы, куда капали проценты от государственных сделок с оружием, торговли нефтью и прочее. Это был своеобразный казенный общак исключительно для спецслужб. Вернее — особо доверенных лиц из верхушки спецслужб. Но в перспективе подпольная сеть, создаваемая Полуяхтовым, должна перейти на самоокупаемость. Для чего за границей появлялись и чисто коммерческие фирмы, задача которых — зарабатывать и делиться с кем надо.

Схемы Полуяхтова были сложны и запутанны. Чтобы не разобраться постороннему. Исполнители знали только свой узкий участок и часто даже не догадывались, на кого работают в действительности и в каких глобальных проектах участвуют. Кроме Полуяхтова в курсе творимого был только адмирал Ермаков. Еще несколько серых кардиналов в правительстве и спецслужбах лишь в общих чертах знали об операции «Праведный гнев» и смутно представляли себе ее истинный смысл.

Ермакова радовала своя причастность к такому грандиозному замыслу. Хотя он, конечно, понимал, что в этой симфонии у него роль второй скрипки. «Быть вторым тоже надо уметь», — рассуждал адмирал.

В отличие от Полуяхтова, Ермаков недолюбливал американцев. Они, по его мнению, были глупы и к тому же слишком хорошо жили. Зажрались. Держались свысока, пытаясь учить жить остальной мир. Но для Анатолия за масштабностью планов крылась и возможность подзаработать. И неплохо подзаработать. Как какой-нибудь конквистадор, мечтавший первым заглянуть в сокровищницу инков, Ермаков спал и видел свои растущие банковские счета.

— С «Гособоронэкспортом» все улажено. Пиши рапорт, — произнес Полуяхтов. — Но сначала постарайся снять все вопросы на старой работе.

— Хорошо. — Ермаков почувствовал приятное жжение в затылке. Так было всегда, когда случалось что-то хорошее или по крайней мере появлялась надежда на лучшее.

Компания «Гособоронэкспорт» — государственный посредник для продажи оружия. Полуяхтов, используя свое влияние, нашел там местечко для Ермакова, чтобы тому было легче воплощать «Праведный гнев». В перспективе адмирал должен был вообще уйти с госслужбы и стать частным лицом, владельцем собственного банка и главой крупной корпорации, созданной специально для этой операции.

Чехия стала одним из опорных пунктов «Праведного гнева». Потому в Праге, Брно, Пардубице и в других городках оставались следы, которые все равно остаются, как ни заметай. Там подручный попался, здесь банковский счет подозрительный.

Несколько дней Гольцов анализировал сведения о совместных фирмах в Чехии. Информации оказалось так много, что многое приходилось просто забивать на дискеты, наполняя сумки документами, чтобы разбираться уже в Москве. Георгий узнал много нового об известных в России людях. Улик могло хватить на несколько уголовных дел. Среди них были, естественно, и крошки, невольно рассыпанные «Праведным гневом». Только Гольцов еще не умел их различить и валил в общую кучу.

В работе ему сильно помог Войтек, оказавшийся толковым и сообразительным. К концу командировки Георгий полностью поменял мнение о нем. Особенно когда Игорь по собственной инициативе раздобыл фамилии граждан России, которые вели бизнес Моравека. Это были оперативные данные полиции. Привлечь россиян не удалось, так как юридически они ни за что не отвечали. Кроме того, Войтек разузнал о поездках Моравека в Москву. Поскольку поездки оплачивала фирма, билеты и счета из гостиниц были в бухгалтерских документах.

— Спасибо. — Георгий обнял Игоря в аэропорту.

— Мягкой посадки. Звони, всегда поможем.

— Ну и ты, если что — в любое время.

— Пока! — Гольцов взял сумку с документами и пошел в сектор досмотра.

В Москве Георгий первым делом подготовил проект запроса в ФСБ о Полуяхтове — вдруг проскочит.

Почти не надеясь на ответ, данные о генерале Георгий спокойно нашел в Интернете. Ради интереса набрал на поисковой системе его фамилию — и через секунду получил все что хотел. Сообщалось, что Полуяхтов служил у Корсакова, а потом перешел в администрацию президента, оттуда — в Службу внешней разведки.

«По крайней мере, теперь мы знаем, что Полуяхтов — реальная фигура, — рассуждал Гольцов. — И Моравек действительно был с ним знаком. Только что это дает?»

Размышления прервал телефонный звонок.

— С вами хочет поговорить генерал Брайчук, — сообщил вышколенный голос.

«Это что еще за птица?» — вопрос чуть было не сорвался с уст Георгия. Но все же он предпочел спросить более мягко:

— Простите, вы не подскажете, кто это такой?

— Заместитель начальника департамента. — За холодным спокойствием голоса проскользнула еле заметная презрительная нотка: мол, таких людей надо знать!

— Что это за департамент такой. — Гольцов сразу понял, что звонок из ФСБ, но решил поиграть дальше. — Не слышал, чтобы в МВД был такой департамент.

— Это Федеральная служба безопасности, — гордо произнес голос.

— А-а, — протяжно выдохнул Гольцов, будто до него, тупого, только что дошло.

— Соединяю, — резко произнес голос, чувствовалось, что бестолковый разговор его достал.

— Товарищ Гольцов? Чем вызван интерес Интерпола к генералу Полуяхтову? — без всяких предисловий спросил новый голос властным басом.

— Если хотите узнать, напишите официальный запрос, — ответил нестушевавшийся Георгий. — И вообще, вы уверены, что подобные вещи можно обсуждать по открытым каналам?

— Завтра в десять у меня, — приказал голос.

«Что за наглость! — разозлился Георгий, но сдержался. — Думаешь, если большая шишка в ФСБ, значит, всем можешь приказывать? Дудки!»

— Я завтра занят, — вслух твердым голосом произнес он.

— То есть как? — Голос оторопел.

— Да вот так. У меня служба. День расписан по минутам. Завтра утром как раз предусмотрено оперативное мероприятие. — Георгий говорил довольно резко.

По опыту Гольцов знал, что очень большие военные начальники привыкают к безоговорочному подчинению, когда перед ними все, кто ниже рангом, гнутся, как мачты от сильного ветра, и дрожат даже те, кому молния генеральского гнева не грозит лично. Потому, столкнувшись с неожиданным отпором от какой-нибудь козявки, многозвездные генералы теряются и становятся обычными, нормальными людьми. С которыми можно разговаривать.

— Хорошо, когда вам удобно? — Голос действительно смягчился и стал более вежливым. — Я бы очень хотел с вами поговорить на эту тему, кое-что уточнить, возможно, обменяться полезной информацией…

— У меня есть окно… — Георгий выдержал паузу и даже для виду пошуршал возле трубки записной книжкой. — В шестнадцать часов. Полчаса нам с вами хватит?

Борис Брайчук узнал о письме из Интерпола совершенно случайно. Его порученец пошел за какой-то выпиской в управление кадров и услышал, как матерились кадровики. К ним только что прибежал с горящими глазами заведующий секретной частью и потребовал срочно ответить на запрос Интерпола.

— Здесь же в…, — ответил один из кадровиков. — Отпиши туда.

— Оттуда к вам отослали, сказали — у них долго искать, а у вас должны еще сохраниться данные. Дело срочное, на контроле. Так что выручайте…

Вот и матерились седые полковники, которым надо было бросить все и копаться в бумагах, и ради чего? Чтобы ответить на запрос из милиции. Менты — они и в Интерполе менты… Позор на седые головы!

Адъютант поспешил доложить о запросе шефу. Обычный прогиб. Генерал блеснет где-нибудь осведомленностью, да и помянет добрым словом порученца. «Хотя от шишек разве благодарности дождешься?» — с грустью подумал офицер, выходя из кабинета босса.

Генерал действительно заинтересовался запросом. И решил навести справки.

Милицейский генерал, — а это был Полонский — вежливо объяснил, что недавно сотрудник бюро летал в Прагу, где по линии сотрудничества Международной организации уголовной полиции получил информацию, касающуюся противоправной деятельности российских граждан за рубежом. Сейчас проводится проверка, в частности устанавливаются личности. Дело на контроле в правительстве. Фамилия Полуяхтова была в материалах, предоставленных полицией Чехии. Проверяем установочные данные, тот ли человек. Вполне может быть, что и не тот. Пока ничего конкретного сказать нельзя. А в чем, собственно, проблема? Конечно, вы можете ознакомиться с материалами проверки, когда она будет завершена. Ах, Полуяхтов служит в СВР? Это в корне меняет дело. Спасибо. До свидания…

«Скользкий мудак», — подумал Брайчук, положив трубку. Генералы МВД были для него генералами второго сорта. Все-таки госбезопасность против милиции как гвардия против пехоты. И потому было неприятно, что Полонский не растекся перед ним, а тактично отшил.

Ему нужны были подробности, а не общая информация о рутинных проверках. Почему именно Полуяхтов? Начальник НЦБ Интерпола лишь вскользь сказал об этом, уйдя от многих прямых вопросов. Брайчука это не устраивало, и он приказал разыскать человека, приносившего письмо.

До Лубянки Гольцов доехал на метро. В этот час ехать на машине в центр Москвы — давать себя на съедение пробке, заглотнувшей целые стада авто.

Да и припарковаться негде.

«Интересно, что ему надо?» — думал Георгий, подходя к первому подъезду знаменитого здания песочно-желтого цвета на Лубянке, где теперь находилась общественная приемная ФСБ. Накануне он получил крепкий нагоняй от Полонского за самодеятельность. «В следующий раз за такое вылетишь с работы!» — предупредил генерал. Кроме того, он строго-настрого приказал забыть о Полуяхтове.

При всем уважении к начальству выполнять этот приказ Гольцов пока не собирался. Но действовать надо было мягко и тихо.

Борис Брайчук разошелся с Полуяхтовым после того, как уволили Корсакова. Не верил Борис, что его знакомый выплывет. А водиться с неудачниками себе дороже.

Поэтому, когда Иннокентий все-таки выплыл (чему Борис, как человек не злорадный и не завистливый, был даже рад), оказалось, что теперь у каждого были свои интересы. Брайчук получил высокую должность в Департаменте экономической безопасности и отныне курировал оборонную промышленность. А Полуяхтов вновь тянулся к торговле оружием.

Они пересеклись, когда шла борьба двух заводов за контракт на поставку танков в Индию. Брайчук, по просьбе близкого товарища, по совместительству директора оборонного предприятия, нажимал на все доступные рычаги, чтобы заказ отдали тому, а Полуяхтов лоббировал совсем другой завод. В итоге выиграл. С тех пор они разбежались по разным лагерям.

К сожалению, Ермаков тоже переметнулся в стан врагов. «Такова цена дружбы», — вздохнул Борис. Информация о том, что Интерпол наводит справки о Полуяхтове, показалась Брайчуку полезной. Если ее выгодно подать… Можно отдать «должок» за проигранный контракт и другие последующие гадости…

Перед встречей с Гольцовым он решил написать план предстоящего разговора. Как в старые добрые времена… Это правило в госбезопасности соблюдает каждый оперативник: перед важной беседой напиши план, после — отчет. План помогает сосредоточиться и вытянуть из собеседника все нужное, отчет — показать, что усилия не пропали даром.

Генерал положил перед собой лист бумаги. Взял ручку. Вывел аккуратно заголовок: план беседы… И тут же рука заныла. Он давно только расписывался и писал замечания и резолюции. Это, конечно, тоже большая писанина. Но вот длинные тексты писать отвык.

«Наберу на компьютере», — подумал он и включил процессор. Когда «Виндовс» загрузился, Борис осознал, что набрать текст будет так же сложно, как и написать от руки. Компьютер он использовал в основном для интеллектуальных игр, например шахматы. Но чтобы самому набрать текст… Для этого существовали машинистки и адъютанты.

«Черт с ним, придумаю и запомню, — решил Борис. — Так даже лучше — никаких следов на бумаге. Сначала поговорим о погоде. Спрошу, как дела. Он ответит… Что? Да какую-то чепуху… Я… А что же я?»

Беспомощность заползла ему под кожу, как маленький, холодный червяк, и поползла по рукам к шее, голове. Он почувствовал, что слишком давно не писал планы бесед. Если просил, ему составляли.

«Так, соберись… Я скажу… Он ответит… А я… А он… Хрен с ним. Так поговорю. — Борис внезапно разозлился на Гольцова: — Неужели я, выпускник высшей школы КГБ, не разговорю пацана мента? Да легко. Котлету из него сделаю».

Когда-то он действительно был не просто классным опером, а опером хитрым, ловким, удачливым. Чуял информацию, как добычу, за версту. Как гончий пес шел по следу, и ничто не могло его остановить. Настигал, впивался зубами в тело жертвы и держал, пока та не переставала трепыхаться.

Теперь же все в прошлом. Он чувствовал, что достиг вершины своей карьеры в недрах госбезопасности. Но, словно в оплату за роскошный кабинет и власть, потяжелел телом и мозгами. Мысли стали неповоротливыми. Удача привыкла способствовать в подковерных схватках, а вот опыт свободной охоты подрастерялся.

Но ничего… ничего… В конце концов, не кто-то другой, а он, именно он провел сотни блестящих операций. Бесценный опыт и сноровка никуда не делись, убеждал себя Борис, они только задремали. Он не верил, отказывался верить, что его мастерство окончательно кануло в лету. Оно просто чуток задремало. Ничего, проснется как миленькое. И он переиграет этого — как его? — Гольцова. Задавит опытом, интеллектом и служебным положением.

Георгия провели в кинозал. Генерал пришел через пять минут. Он специально не воспользовался кабинетом в приемной, существовавшим для подобных встреч. Решил, что в кинотеатре обстановка будет более демократичной, а потому располагающей к задушевной беседе.

— Здравствуйте, Георгий. — Борис улыбнулся. — Как вас по отчеству?

— Можно просто Георгий.

— Вы давно работаете в Интерполе?

— Четвертый год. Если можно, по делу… — Гольцов и Брайчук встретились взглядами. «Нахальный тип», — с неудовольствием подумал генерал. Но вслух сказал более вежливо:

— У меня очень деликатный вопрос. Вы не могли бы ознакомить меня с документами, на основе которых написали запрос в ФСБ?

— Это рутинная проверка. Боюсь, она не представляет никакого интереса…

— Я хотел бы знать, что именно рассказали вам в Чехии. — Голос генерала был мягким и вкрадчивым, а взгляд — металлическим и безжизненным. Как надраенная до блеска палуба парохода. Упадешь, разобьешь об нее голову, — а ей хоть бы что. Только кровь шлангом смоют…

— Да ничего особенного… — Гольцов пожал плечами.

Брайчук положил руку на спинку кресла и повернулся всем корпусом в сторону милиционера, стараясь выразить радушие и доброжелательность. Генерал был без пиджака. В белоснежной рубашке на фоне мрачно-зеленых кресел он был как большое светлое пятно в тускло освещенном кинозале. Лишь темно-синий галстук тенью бежал от шеи до живота.

— И все-таки? — спросил Борис. — Поверьте, это очень важно.

— Могу я узнать — зачем? Вы проводите проверку? Могу я в свою очередь ознакомиться с вашими данными? Координатором в этом деле выступает Интерпол.

— Безусловно можете. — Брайчук улыбнулся, хотя в душе у него все бурлило от нахальства и неподатливости собеседника. — Нам необходимо работать сообща.

Голос генерала, как показалось Гольцову, напоминал движения змеи: плавный и быстрый, подбирающийся к тебе с какой-то змеиной грацией. Пока вроде бы все симпатично, но чувствуешь и знаешь: оно может броситься на тебя в любой момент.

— Мы также проверяем бизнесменов и высокопоставленных государственных служащих, открывающих совместные предприятия в Чехии. — Брайчук говорил вкрадчиво, словно по секрету сообщал важную государственную тайну. — Президент нам поставил задачу препятствовать утечке капиталов из страны. Вы понимаете, как это важно. Здесь не только экономический ущерб. Но и коррупция. Государственные служащие не имеют права заниматься бизнесом. Вы прекрасно это знаете. Откуда у них деньги?

Генерал посмотрел на Гольцова, словно спрашивая: откуда? Может, ты, брат, знаешь?

— Поэтому нам с вами необходимо работать рука об руку, — заключил Брайчук. — Я, признаться, очень удивился, когда узнал, что Интерпол интересуется Полуяхтовым. Здесь наше сотрудничество могло бы быть взаимовыгодным…

— Каким образом? — Георгий пожал плечами. — Насколько я знаю, ФСБ не имеет права оперативного сопровождения внешней разведки. И уж тем более это не дело Интерпола. Так что если у нас даже что-то появится на Полуяхтова, мы будем вынуждены отослать документы в СВР.

— Дело в том, что я лично знал Иннокентия Тимофеевича, — доверительным тоном произнес генерал. — Когда он служил еще в службе собственной безопасности президента, а я в Управлении Центрального военного округа, мы с ним тесно сотрудничали, времена были, сами помните, неспокойные. Служба безопасности старалась держать везде руку на пульсе, особенно в Центральном военном округе. От этого зависела безопасность страны. И я знаю Иннокентия Тимофеевича как честного и порядочного человека, блестящего профессионала. Поэтому и был так удивлен, когда услышал его фамилию в связи с оперативными мероприятиями в Чехии…

— Прекрасно, тогда действительно произошла ошибка, и мы ее исправим, спасибо, что развеяли сомнения, — с показным энтузиазмом произнес Гольцов.

Сам того не ведая, Брайчук сообщил собеседнику важную информацию: он лично знал Полуяхтова, когда служил в особом отделе. А раз так, Полуяхтова мог знать и Ермаков.

Да что там мог — наверняка знал.

Но внешне Гольцов ничем не показал, что принял последние слова Брайчука к сведению.

— На самом деле, возможно, не все так однозначно. — Генерал вздохнул. — Возможно, Иннокентий Тимофеевич где-то допустил ошибку. Наш долг — исправить ее. Помочь нашему товарищу не оступиться. И не допустить, чтобы он какими-то не очень обдуманными действиями нанес ущерб интересам страны.

«Ты хочешь помочь товарищу или утопить его? — неодобрительно подумал Гольцов, интуитивно догадавшись о намерениях генерала. — Как у вас на Лубянке все непросто и запутанно…»

— Но повторяю, Полуяхтов — честный, достойный человек, — продолжал увещевать Борис. — Поэтому необходимо тщательно разобраться в ситуации. Я обратился к вам неофициально. Пока неофициально. Сами понимаете, что обстоятельства неординарные. Но хочу, чтоб вы поняли, что можете рассчитывать на мою дружбу и помощь. И я надеюсь на встречное взаимопонимание.

— Безусловно. — Георгий натянуто улыбнулся. — Я полностью открыт к сотрудничеству. Тем более по закону Интерпол и ФСБ — органы взаимодействия. Но боюсь, что в случае с Полуяхтовым пока поделиться особо нечем. Ситуация действительно пустяковая…

В воздухе повисла пауза. Собеседники смотрели друг другу в глаза не мигая.

Первым не выдержал Брайчук.

— И все-таки? — вопросительно произнес он.

— Один из чешских коммерсантов, осужденных за мошенничество, заявил, что был подставной фигурой вроде зиц-председателя Фунта. А за всем стоял, по его словам, Полуяхтов. Но никаких доказательств тому нет. В документах фигурируют совсем другие люди. Похоже, рассказ коммерсанта — полный бред, продиктованный желанием уйти от ответственности…

— Откуда же он знает Полуяхтова?

— Встречались на горнолыжном курорте.

Гольцов придерживался принципа: если говорить, то говорить правду. Другое дело, что всю правду иногда говорить не обязательно. Кто скажет, что Полуяхтов и Моравек не встречались на курорте, пусть бросит камень в Моравека, чтоб не врал. А то, что фразу Гольцова можно понять иначе: мол, познакомились там или просто сталкивались в коридоре, — так это проблемы слушателя, никак не рассказчика.

Брайчук понял: собеседник темнит. Дальнейший разговор терял смысл. «Прикажу взять этого мудака в оперативную разработку», — подумал генерал и попрощался, поблагодарив Гольцова «за то, что зашел» и попросив звонить в любое время.

litresp.ru

Глава 11. «Хроника отложенного взрыва»

 

— Подведем итоги, что мы имеем? — предложил Михальский.

— Историю в стиле «служили два товарища».

— Это серьезно.

— Вместо одного подозреваемого мы получили двух.

— Что не так уж и плохо. — Яцек откинулся в кресле. В руках он вертел ручку с золотым пером. — У нас теперь три варианта: убийство Белугина совершил первый, либо второй, либо оба сразу.

— Сомневаюсь, чтобы действовали сообща.

— Объясни.

— Они служили в разных ведомствах. Друг другу не подчинялись. И, возможно, до конца не доверяли. Делишки какие-нибудь творили. Но убийство? Особенно такое громкое. Это слишком серьезно, чтобы посвящать соседнее ведомство, пусть даже в лице старого товарища. Уйдет информация не туда — и не отмоешься. Дружок из соседней конторы никак не прикроет.

— Рациональное зерно в твоих словах есть, — задумчиво произнес Яцек.

— Тем более у каждого есть возможности, чтобы провести операцию своими силами.

— То есть нам осталось всего ничего: решить, кто из этих граждан нам наименее симпатичен. А значит — наиболее причастен. С чего начнем?

— Давай-ка еще раз глянем документы Белугина. Может, что пропустили?..

Второй час Георгий и Яцек перебирали пачки копий на пожелтевшей бумаге. Синие буковки порой с трудом читались. От документов веяло затхлостью. И грязью вчерашних скандалов.

— Ты по-немецки понимаешь? — спросил Михальский, показывая белый лист с темной фотографией и ровными столбцами мелкого шрифта. — Это ксерокопия статьи. Вот тут написано: «Штерн», четырнадцатое августа девяносто четвертого года.

— Хорошее качество бумаги, — отметил Георгий. — По-моему, копию сняли за кордоном. И передали сюда.

— Белугин понимал по-немецки?

— Вряд ли. Где-то здесь должен быть и перевод.

— Сам прочитать не можешь?

— Могу. Но мы же должны знать, как это прочитал Дима… Ну-ка дай вон тот.

Яцек подал исписанный от руки двойной тетрадный листок.

— Почерк не Димы, — отметил он.

— Да. — Гольцов пробежал глазами текст, потом сравнил с оригиналом. — Почти все правильно.

— Что написано?

— Цитирую:

«…Как стало известно «Штерну», в военном аэропорту Чкаловский, расположенном под Москвой, арестован высокопоставленный российский военный, пытавшийся вывезти в Германию несколько килограммов стратегических материалов. Эксперты из БНД [4] полагают, что речь идет об уране. Напомним, что недавно разгорелся крупный скандал, когда на рейсовом самолете, прилетевшем в Германию из России, были обнаружены радиоактивные материалы, в том числе уран. Российское руководство отрицает свою причастность к контрабанде опасных веществ. Руководитель контрразведки Сергей Степанов обещал провести тщательное расследование. Но конкретных результатов пока нет».

— Интересно, — задумчиво произнес Михальский. — Выстраивается цепь: уран — Дима — взрыв. Он узнал что-то лишнее.

— Но как это связать с тем, что убийцы хотели поднять шум?

— Возможно, они хотели убить двух зайцев.

— По-моему, здесь что-то не вяжется, — вздохнул Георгий.

— Интересно, кто ему передал ксерокопию и кто переводил?

— Перевести он мог и в редакции кого попросить. Того же Андреева. А передал тот, кто и всегда сливал информацию.

— О, а это, интересно, что такое? Посмотри, занимательная папочка.

Яцек передал Георгию потертую картонку, на которой было пропечатано: «Дело №…» и приписка выцветшим фломастером: «Мясник».

Внутри лежали истории болезни. Фамилии пациентов ничего не говорили ни Гольцову, ни Михальскому.

— Ну-ка, ну-ка… — Георгий взял и прочел: — «Психоневрологическое отделение госпиталя имени Бурденко. Фамилия поступившего: Гареев». Где-то я слышал про него, — пробормотал Гольцов.

— Да это тот самый, который на Батю давал показания.

Яцек открыл ящик стола и достал книгу «Бомба» с большой фотографией Белугина на черной обложке. В книгу, изданную журналистами «Столичной молодежи» через пять лет после убийства Димы, собрали статьи самого Белугина, а также то, что так или иначе касалось его убийства: статьи, документы, рассказы свидетелей.

— Вот послушай, цитирую:

«…вскоре после убийства Белугина «Столичная молодежь» пообещала денежную награду тому, кто поможет найти убийц. Желающий вскоре отыскался. Это был ефрейтор сорок пятого полка ВДВ Гареев…» Газета «Ныне», 22 мая 1998.

— Так, смотрим дальше:

«…То, что к убийству журналиста Белугина были причастны некие диверсионные спецподразделения, было ясно с самого начала. Изучив остатки кейса, в котором была заложена бомба, эксперты пришли к однозначному выводу: взрывные устройства этого типа состоят на вооружении у российских спецслужб, скорее всего армейских. Косвенное подтверждение «военная» версия получила через несколько месяцев после трагедии, когда к следствию обратился ефрейтор одной из частей ВДВ — некто Д. Е. Гареев. Он заявил, что к убийству причастен полковник Заславский. Именно он якобы и смастерил ту самую бомбу. Позже, однако, ефрейтор отказался от своих показаний и объяснил свои действия банальным желанием заработать денег. «Столичная молодежь» выплатила солдату две тысячи долларов. «Всероссийская газета», 5 июля 1998 года Несмотря на то что свидетель постоянно менял свои показания, следствие ухватилось за «десантную» версию и упорно разрабатывало офицеров-десантников, пытаясь получить от них нужные сведения». «Сразу после того как прогремел взрыв, в «СМ» начали поступать сведения о том, кто совершил убийство. Нам звонили знахари и ясновидцы, кудесники и волхвы, описывали лиц кавказской национальности, беглых солдат, известных всему миру генералов и политических деятелей, привозили и присылали письма с «абсолютно проверенной» информацией. «Столичная молодежь», 6 июля 1998 года Однако особо выделялись среди всех звонков и писем иные сообщения — иные по всему: тону, сдержанности, форме… За информацию об убийстве было объявлено вознаграждение. Большое. Редколлегия «СМ» приняла решение проверять все мало-мальски скудные сведения. И они не замедлили появиться… В конце ноября 1994 года, почти два месяца спустя после взрыва, в редакцию позвонил неизвестный. Он сказал, что знает, кто совершил преступление. На встречу с ним пошел заместитель главного редактора. На скамейке на Чистых прудах сидел стриженый паренек с испуганными, как у брошенного котенка, глазами. Это и был ефрейтор Денис Гареев. Он рассказал о том, что слышал от офицеров полка. Заместитель главного редактора объяснил, что вознаграждение будет выплачено после того, как эти сведения будут рассказаны следователю и тот сочтет их убедительными доказательствами. Паренек сник. Тем не менее согласился на следующую встречу. Через несколько дней он изложил то же самое в присутствии следователя Генпрокуратуры и оперативного сотрудника ФСК. Они молча переглянулись и кивнули. Именно тогда было принято решение выплатить Гарееву деньги. Что пришлось пережить Денису после этого, одному Богу известно. Каким-то образом его сослуживцы узнали, кому обязаны частыми визитами сыщиков. Подразделение, в котором служил Гареев, направили в Чечню вне очереди. Вернулось оно также раньше срока. И сразу же Денис пришел в Генпрокуратуру и заявил, что отказывается от своих показаний. Странное совпадение, не правда ли? Он даже был готов вернуть деньги. Как потом выяснилось, две тысячи долларов достал из своего кармана полковник Заславский. На минуточку — это его годовая зарплата. Чудны дела твои, Господи!»

— Так, значит, все-таки Гареев был псих, — заявил Михальский. — Я подозревал что-то подобное.

— Тут что-то не так. — Гольцов отрицательно покачал головой. — Почему на папке написано «Мясник»? А, все понятно… Вот посмотри документ:

РАПОРТ Начальник управления Настоящим докладываю, что Управление по Центральному военному округу, выполняя ваше указание, изучило материалы литерного дела по линии «Мясник». генерал Б. Брайчук Дело было заведено 14 августа 1984 года. С 1991 года активные мероприятия по нему приостановлены. Спецконтингент поставлен на оперативный учет. Управление не возобновляло работы по этой линии. В настоящее время все мероприятия закрыты. Дело передано в Управление регистрации архивных фондов. Ходатайствую о сохранении на деле грифа «Совершенно секретно. Особой важности» и высшей степени ограничения допуска. Виза. Ходатайство удовлетворить.

— Что это за «высшая степень ограничения допуска»? — удивился Гольцов. — Никогда не слышал про такое.

— Я слышал. — Глаза Михальского горели как у охотника, увидевшего след не вымершего по каким-то причинам динозавра. — Это изобретение госбезопасности. Гриф «Совершенно секретно» позволяет куче народу увидеть документ. Поэтому, если надо похоронить, ставится еще и ограничение допуска. Тогда посмотреть документ сможет разве что президент да еще два-три человека. В архиве такие дела хранятся в отдельном зале, куда могут входить только работники именно этого зала. И дела опечатаны, чтобы даже они случайно не прочитали. В общем, выше этой степени секретности разве что гриф: «После прочтения съесть».

— Что это за «Мясник» такой? — Гольцов посмотрел на друга. — Ты слышал про него что-нибудь?

— Нет. Ты же видел, какая секретность! Да там глаза выкалывают, если ненароком в щелочку подглядишь. Даже те, кто в соседних кабинетах с исполнителями работал, думаю, ничего не знают. А если слышали «Мясник», наверняка думали, что коллега нашел в гастрономе знакомого и берет из-под прилавка свежие ребрышки.

— Значит, Гареев имеет какое-то отношение к «Мяснику». Но в чем суть? Они что, психов набирали? Или психов делали? Смотри, сколько историй болезни…

— С диагнозами не все ясно. — Яцек медленно пролистал истории болезни.

— Надо постараться найти этих людей.

— Забудь.

— Почему? — насторожился Гольцов.

— Если бы у нас в подчинении было двадцать оперативников с корочками МВД, можно было бы попытаться тянуть эту ниточку. Очень мало шансов, что кто-то из этих людей знает больше, чем ему положено. А положено, прямо скажу, всего ничего. Но, сопоставив информацию, проанализировав, можно было бы что-то выудить. Только у нас нет ни людей, ни времени.

— Ты скептик.

— Я реалист. Постой, здесь должно быть что-то еще, не одни же истории болезней. Вот! Нашел.

Он достал неровно выдранный тетрадный листок. Корявым почерком было написано:

«В 1993 году военная контрразведка всерьез заинтересовалась программой «Мясник», которую начало КГБ еще в восьмидесятых годах для борьбы с диссидентами и цеховиками. В те годы были развернуты громкие процессы против подпольных дельцов. Особенно большие дела велись в Средней Азии. Тогда следователи столкнулись с отчаянным сопротивлением коррумпированной верхушки партийного руководства и цеховиков. Многие свидетели просто исчезали. Или боялись давать показания. А богатые дельцы неожиданно быстро уезжали за рубеж. Для борьбы с ними КГБ потребовались верные и послушные люди. Было решено использовать опыт сотрудничества с психиатрами, которые с подачи госбезопасности объявляли сумасшедшими врагов советского режима. Нужных людей набирали (или делали) в психиатрических клиниках. Или пропускали в психушках? Или проводили через дурдомы? Источник обещал это уточнить. (Операция «Мясник» — это бомба, сказал он.) После перестройки операция была приостановлена. Но кому-то из генералов-особистов идея понравилась. И они решили возобновить программу. Источник не смог назвать всех подробностей — доказательства будут на следующей неделе…»

— По-моему, это писал сам Белугин, — сказал Гольцов.

— Похоже на то.

— И похоже, что ему лапшу на уши вешали. Чушь какая-то: психушки, дельцы, КГБ. Бред.

— Но рапорт — это не бред.

— Здесь какая-то тайна! — Михальский яростно почесал бритый затылок. — И Белугин искал на нее ответ.

— Могли его за это убить? — Георгий внимательно посмотрел на друга.

— Десять раз могли! — воскликнул Яцек.

Стопочки документов были разложены на полированном столе в рабочем кабинете Михальского. Будто высохшие листья на надгробной плите.

— Тут было за что убить, — согласился Гольцов, посмотрев на стол. — Многое из этого он не напечатал.

— Не успел? — задумчиво произнес Яцек.

— Или не смог. Все может быть. Но связь прорисовывается: отдел — Белугин — взрыв. Думаю, Ермаков где-то прослеживается и за стратегическими материалами, и за «Мясником». Вопрос: кто действовал против него? Кто поставлял Диме иную информацию? Может, Заславский?

— Может, — Яцек поднялся, отодвинув мягкое кресло на колесиках, и стал убирать в сейф документы.

— Погоди, знаешь, с кем неплохо было бы поговорить? С Самойловым. Помнишь, особист, который работал с Вощевозом?

— Что это ты о нем вспомнил? Вряд ли здесь что-то проклюнется. Но попробовать можно. Ладно, давай разбегаться, мне пора. — Яцек достал из фанерного шкафа кашемировое пальто. — У меня встреча с дамой.

— С Ксенией?

— С ней самой.

litresp.ru

Глава 13. «Хроника отложенного взрыва»

 

В темной комнате, бывшей когда-то фотолабораторией, сидели два человека. Они изучали схемы и графики. На веревке висели фотографии Гольцова и Михальского. В раковине валялись пустые бутылки из-под пива. Стол покрывала серая простыня, на которой пропечатано: «ХОЗУ КГБ СССР».

Изредка молодые мужчины поглядывали на телефон с определителем номера, висевший на стене рядом с древним разворотом из «Плейбоя» — девушка марта черт знает какого года.

Телефон должен был зазвонить. Знакомый голос скажет: «Не засиделись там, ребята? Сворачивайтесь». Это был бы сигнал приступать к ликвидации Гольцова и Михальского. В ожидании мужчины в легкомысленных толстовках дорабатывали план убийства.

Впрочем, голос в телефоне мог сказать и другое: «Наведите порядок там у себя и дуйте ко мне». Это означало, что операция отменяется. И потому мужчины поглядывали на телефон как на неведомого зверя, от которого неизвестно чего ожидать.

1994 год, апрель.

— Вот кретин! — Полуяхтов отбросил от себя газету.

Несколько секунд он сидел в кресле и качал головой. Рядом, чуть согнувшись в поясе, словно хороший официант, стоял пресс-секретарь Службы безопасности президента.

— Спасибо, идите. — Генерал небрежно махнул рукой.

Пресс-секретарь неслышно исчез, оставив после себя запах туалетной воды от «Кристиан Диор».

В газете было интервью Павла Ткачева, вернувшегося с оружейной выставки в Абу-Даби. Бурную реакцию вызвали несколько фраз из разглагольствований министра обороны:

«Меня шах Арабских Эмиратов к себе туда, на островок через пустыню, пригласил. И говорит: «Дорогой, вот спасибо, что ты приехал, я хочу купить у вас оружие». Я говорю: «Я для этого приехал, вот выставка». «Да, — говорит, — эта выставка! Вот список вы мне дадите, танки там, пулеметы. Вот вам четыре миллиарда. Есть место в самолете? Погрузите туда сейчас деньги, я вам верю, оружие пришлете позже по списку». Я говорю: «Вы что, я не продаю… я способствую продаже… и подсказываю нашим соответствующим эмвээсам и прочим госвооружениям». Он же продолжает просить: «Пришли мне танки». А я не могу и как дурак сижу. Это рынок, надо уметь на нем работать. А те, кому положено, мух не ловят. В итоге страна теряет миллиарды долларов!»

Ткачев рассказал то, что широкой публике знать было не положено. Чем поставил в неудобное положение потенциальных клиентов — арабских шейхов. Мало того что он представил их дикарями, размахивающими деньгами и не признающими международных норм. Так еще и фактически натравил на них американцев, которые под предлогом соблюдения законов сделают все, чтобы шейхи не покупали оружие в России, а покупали в США.

Реакция на интервью министра обороны пришла через день. Послы стран Персидского залива потребовали встречи с министром иностранных дел России. Поскольку тот был в отъезде, отдуваться пришлось его заместителю. Ему и передали ноту протеста.

В тот же день посол Объединенных Арабских Эмиратов вторично пожаловал в МИД и официально заявил, что приглашенный на празднование Дня Победы начальник Генерального штаба ОАЭ в Москву не прибудет. А правительство Эмиратов решило приостановить выполнение договоренностей о поставках российского оружия до тех пор, пока министр обороны РФ не принесет извинения руководству и народу Объединенных Арабских Эмиратов.

Узнав об этом, Полуяхтов так ругался, как не смог бы ни один грузчик.

— Кто послал этого кретина?! — заключил свою пятиэтажную тираду генерал. И это были самые мягкие слова в так и не услышанном никем монологе.

Хотя «кто послал этого кретина», Полуяхтов прекрасно знал. Это был президент России. Личный друг министра обороны.

Павел Ткачев взлетел благодаря развалу СССР. Он был командиром дивизии. Очень толковым командиром. Звезду Героя в Афганистане он получил заслуженно, потому что воевал с минимальными потерями. Кто-то заметил, что, когда Ткачев уезжал из Афганистана, плакала даже полковая овчарка.

В 1990 году он совершил, пожалуй, самый главный выбор в своей жизни — сделал ставку на Бориса Ельцина. И за полтора года вырос из комдива в министры обороны. К такому возвышению он был не готов профессионально. Он по-прежнему оставался толковым командиром дивизии, которого следовало еще драть, как сидорову козу, чтобы сделать из него для начала приличного командующего армией. Поэтому вооруженные силы под Павлом Ткачевым стонали и бились в агонии, гордо называемой военной реформой. А сам министр тем временем пытался влезть в большой бизнес.

Российской армии досталось шикарное наследство от советской: горы оружия, военной техники, разнообразного армейского имущества. Для продажи этого несметного богатства Минобороны создало госкомпанию «Военмаш». Деньги, которая она могла заработать, собирались направлять на социальные нужды военнослужащих.

Конкурентом у «Военмаша» была другая госкомпания — «Госвооружение», в разговорах называвшаяся «госвором». Она служила официальным посредником при продаже оружия.

Чтобы убрать конкурента, Ткачев начал массированную атаку на «Госвооружение», требуя ее ликвидировать, а право торговли оружием предоставить только Министерству обороны. Служебными записками на эту тему просто завалили стол премьер-министра. Об этом же Ткачев твердил президенту, играя с ним в теннис.

Его потуги были замечены. И поощрены. Специальным постановлением правительства его назначили руководителем российской делегации на крупнейшей международной оружейной выставке в Объединенных Арабских Эмиратах. Павел Сергеевич чувствовал себя окрыленным. В Абу-Даби он взял огромную свиту, включая охрану, помощников, адъютантов, личного фотографа и пресс-секретаршу. С такой толпой скандалы неизбежны. Вот два российских генерала и устроили пьяную драку на пляже шикарного пятизвездочного отеля. Эмираты, кстати, мусульманская страна, где не то что пить, а ходить в шортах чревато.

Но настоящий скандал случился из-за интервью после возвращения.

— Кеша, зайди ко мне, — услышал Полуяхтов из спикерфона голос начальника службы безопасности президента.

— Есть, — ответил генерал.

Полуяхтов терпеть не мог, когда его звали Кешей. Однако его всесильному шефу, Корсакову, на это было плевать:

— Проходи, Кеша…

В массивном кресле Корсаков сидел откинувшись, так что массивное пузо выглядело впечатляюще. Полуяхтов, сохранивший неплохую для своего возраста спортивную форму, презирал обрюзгших мужчин. Но никогда этого не говорил, опасаясь, что ненароком брошенное слово может долететь до шефа.

— Ко мне тут человечек заходил из комиссии по военно-техническому сотрудничеству, — начал Корсаков.

Полуяхтов прекрасно знал, о ком шла речь. Он сам негласно помог ему попасть на прием к Корсакову. Комиссия по военно-техническому сотрудничеству была отстойником для офицеров Главного разведывательного управления Генштаба — ГРУ.

В «Госвооружении» гэрэушников было пруд пруди. Номинально они числились подчиненными Ткачева, но он им не нравился. А эти люди не привыкли терпеть тех, кто им не нравится. Служба безопасности президента тоже хотела, чтобы во главе «госвора» стоял ее человек. Борьба шла нешуточная.

— Присмотрись к нему, — сказал Корсаков. — Мне он показался толковым.

Собственно говоря, Полуяхтов уже давно присмотрел того посетителя на должность начальника «госвора». Но, следуя давней привычке, действовал, оставаясь за кадром. В итоге пост главы «Госвооружения» должен занять не просто свой человек, а лично преданный Полуяхтову. Разумеется, ничего такого он Корсакову не сказал, а лишь кивнул:

— Хорошо.

И записал фамилию.

— Может возникнуть проблема с Пашкой, — продолжил Корсаков.

— Какого рода? — И на этот раз Полуяхтов знал, о чем речь, но опять предпочел не высовываться.

— Хочет малайцев переманить. А микояновцы, как проститутки, готовы и Пашке задницу лизать. Надо обломать ему рога.

«Военмаш» пытался перехватить у «Госвооружения» контракт с Малайзией на поставку двадцати истребителей МиГ-29. Цена вопроса — под миллиард долларов. В новой России убивали за деньги гораздо меньшие. Но Ткачев все-таки был фигурой близкой к президенту. Здесь хитрость нужна.

— Есть одно предложение, — сказал Полуяхтов.

— Говори.

— Александр Васильевич, вы ведь вправе назначить комплексную проверку «Военмаша». Контроль за торговлей оружием лежит на вашей Службе безопасности президента. Как вы считаете, назрело время?

— Что это даст?

— Нарушений там масса. Мы проинформируем президента.

Глава СБП изучающе посмотрел на своего подчиненного: человек вроде умный, а предлагает глупости. Какой толк информировать президента о проделках Паши, когда они чуть ли не каждый день в бане парятся?

— Вот только я опасаюсь, что не удастся гарантировать секретность, — озабоченно предупредил Иннокентий. — Администрация президента и аппарат правительства постоянно допускают утечку информации. С этим надо жестко разобраться. Вы представляете, что будет, если доклад вдруг попадет в прессу?

— Да, — ответил Корсаков. — Это было бы нежелательно.

Он на секунду задумался, а потом связался с заместителем и приказал готовить комплексную проверку «Военмаша».

Собственно говоря, дальнейшие события должны были развиваться по плану, разработанному Полуяхтовым. Эпизоды, происшествия, инциденты — как капельки дождя. По одному не опасны, потому как мелочь. Но если вдруг они соберутся и на бедный «Военмаш» обрушится «ливень»… Да еще «реки» начальственных аппетитов и амбиций выйдут из берегов. Стихия просто сметет фирму. И главное — винить некого: стихия — случайность.

«Но этого мало, — думал Полуяхтов, садясь в служебную «Волгу» позади водителя. — Надо задвигать Пашку. Иначе он армию совсем развалит».

— Куда, Иннокентий Тимофеевич? — поинтересовался водитель.

— Домой, — устало ответил генерал.

Люди его ранга обычно ездили на иномарках. Приличными в их кругу считались «мерседесы», «ауди», «БМВ». Естественно, представительского класса. Но Полуяхтов принципиально ездил на «Волге». «Мы люди государственные и должны ездить на отечественных машинах, — объяснял он. — Иномарки для коммерсантов. Чиновники по статусу обязаны любить отечественное. Это вопрос престижа государства. А если считаете, что «Волги» дорогие и неудобные, поднимайте автопром. Или бросайте госслужбу».

И еще одна черта, необычная для государственного человека, была у Полуяхтова. Он не брал взяток. Вообще. Предлагать ему взятку все равно что махать тряпкой перед разъяренным быком. Осмелившихся на это генерал изничтожал. Еще он не терпел лесть, особенно открытую и неумеренную. Не принимал подарков и мелких услуг.

Зато Полуяхтов любил власть как таковую, считая взятки, лесть и подарки вредными примесями, которые надо уничтожать. Главный капитал, который подобает копить, — интеллект и влияние. По этой причине он ненавидел Павла Ткачева, считая его рвачом и дуболомом, наскоком пробравшимся во власть и гадившим на святое.

Сам Иннокентий Трифонович шел к вершинам долгой и окольной дорогой, как альпинист, который карабкается на свой страх и риск без страховки.

Он вырос в маленьком сибирском городке. В школе учился неплохо, политику партии и правительства понимал как надо, но все равно больших перспектив для себя не видел. После школы закончил техникум. Работал мотористом на речном катере.

На дворе поздние пятидесятые, из тюрем возвращались «враги народа», в столице намечалась «оттепель», а в глубинке все шло по-прежнему. Серо, убого и тоскливо.

Иннокентий мог так и проработать до конца дней мотористом. И, доживи он до двадцать первого века в том городке, то сейчас растягивал бы пенсию, проклинал демократов, разваливших страну, собирал пустые бутылки и пил горькую. Но две вещи круто изменили его жизнь: армия и шахматы.

Имелся в городке клуб «Четыре коня», организованный Марком Хазановым, мастером спорта из ссыльных. Кеша пришел туда, когда учился в первом классе. Сходил на пару занятий и исчез. Его расстроило, что продул все партии. Причем, когда ставили мат взрослые ребята (класс пятый-шестой), он еще терпел. Но когда его посадили играть против зачуханного второклассника, жевавшего на протяжении всей партии длинную соплю, а потом неожиданно выигравшего, Кеша обозлился на себя. «Я полная бездарность», — решил он, захлопывая за собой дверь.

Он не любил проигрывать. Но так никогда и не узнал, что Марк Анатольевич заметил тогда способного мальчишку, упорно боровшегося с признанными асами секции. И проигрывавшего только из-за недостатка опыта и незнания элементарных вещей. Марк жалел, что бойкий паренек перестал ходить. «Значит, не борец», — подумал шахматист, не собиравшийся закалять чей-то характер или кого-то воспитывать. Он просто учил играть в шахматы.

Второй раз Кеша пришел в клуб уже шестиклассником. Теперь он чаще выигрывал. И потому задержался.

— У каждого человека свой потолок, — сказал ему как-то тренер, запомнивший паренька. — У тебя высокий потолок. Жаль, что ты поздно начал. Мог бы стать гроссмейстером.

Но Кеша и так был доволен своими результатами. Он быстро выполнил норму второго разряда. А потом забуксовал: с каждой ступенью противники становились все сильнее и сильнее. Перворазрядники играли с раннего детства. Они разделывались с Кешей без видимых усилий.

Кеша страдал. Но бился до последнего. Он по-прежнему считал, что должен быть первым.

— Смотри на шахматную доску, она открыта, — учил Кешу мастер. — Противник видит все твои ходы. Но ему никак нельзя раскрывать свои замыслы. Это трудно, ведь шахматы не карты, здесь все перед глазами. Поэтому надо просчитывать на один ход дальше соперника. Если он смотрит на три хода вперед, ты должен смотреть на четыре. А лучше — на пять. Жизнь — те же шахматы, только в ней чаще играют вслепую.

Кеша это запомнил. Хоть выше первого разряда так и не поднялся. Но еще один вывод он сделал для себя, играя в дворовый футбол: победитель может быть и вторым номером, если играет в команде-победительнице.

В армию его забрали в двадцать лет. Три года он отбарабанил на границе. На дальней заставе. На самой собачьей должности — вожатый служебной собаки. Это в кино романтично: мы с Джульбарсом на границе и нам хорошо. А в жизни вожатый со своим «напарником» каждый день должен протопать дозором километров двадцать-сорок. Да еще по тревогам побегать. Плюс занятия, тренировки, прочие тяготы и лишения службы.

Кеша не унывал. В армии он научился ценить маленькие радости солдатской жизни. Например, жареную картошку.

Никто из сослуживцев не знал, что Кешка-якут (так его прозвали, потому что из Сибири и метко стрелял, как, по мнению командиров, и должен стрелять настоящий якут) в оперативных сводках особого отдела КГБ проходил как источник Матрос. Его друзья и подумать не могли, что Кеша был, грубо говоря, стукачом. На таких, как он, секретных сотрудниках (сокращенно — сексотах) держалась вся государственная безопасность Советского Союза. На контакт с особистами Кеша пошел сознательно и просчитав ходы на два-три шага вперед.

После демобилизации младший сержант Полуяхтов поступил в Высшую школу КГБ. Это не было случайностью или удачей. Хорошие сексоты пользовались при поступлении туда почти такими же льготами, как дети послов на вступительных экзаменах в МГИМО.

Учился пять лет. Первое офицерское звание, лейтенант, получил, когда стукнуло двадцать восемь. Его одногодки уже были капитанами, а то и майорами. Но цена званию в пехоте и в КГБ разная. И власть разная.

Семья играла в его жизни не очень большую роль. Женился, потому что положено. Иначе не дали бы чекистский «сан». С женой стерпелось и слюбилось, так что сильно вторая половина не мешала.

Сам Иннокентий был неприхотлив. Считал, что ему одному достаточно маленькой комнатки с кроватью, радиоприемником и умывальником. Дома надо спать, а жить — на работе.

Но семья разрасталась, хочешь не хочешь, приходилось решать бытовые проблемки, жалея потраченного на них времени. Но и тут все шло удачно: Иннокентий получил трехкомнатную квартиру на Котельнической набережной.

Когда жена умерла, это стало трагедией. Иннокентий и не ожидал, что будет так переживать. Будто ушла часть его жизни. И не самая худшая часть.

Дети выросли и ушли. И за эту самостоятельность Иннокентий был им признателен. Сейчас он жил в полной гармонии с самим собой. Квартира казалась ему уютной подземной каморкой, а себя он часто сравнивал с кротом, которому хорошо в темноте. Его никто не замечает, но именно от него зависит устойчивость почвы.

Гармонию нарушали только несколько чужаков, регулярно вторгавшихся в его квартиру, — домработница, сантехник и прочие. Но к ним он привык, как крот привыкает к червям, заползающим в его нору.

Он уже не стремился делать карьеру, лишь хотел так устроиться, чтобы никто не мешал и работа была интересная. И власть, незаметная такая, чтобы не на первых ролях, но крепкая. Как у тренера, который стоит за спиной гроссмейстера. Всем кажется, что фигуры двигает шахматист. Но ведь кто-то же запрограммировал гроссмейстера играть именно так.

Пока его однокурсники искали шпионов, мечтая завербовать ценного агента и провести блестящую операцию, попасть на глаза начальству и получить очередную звездочку, Иннокентий присматривался, выбирал. И понял: его дело — аналитика. Эта служба считалась отстойником для оперов-неудачников. Но Полуяхтов понимал: любой информации грош цена, если не умеешь ее грамотно анализировать. И делать верные выводы. Мысль простая до очевидности, но на практике большинство руководствуется незабвенным: «Думать некогда, трясти надо!»

Полуяхтов перевелся в аналитическое управление и даже закончил аспирантуру Высшей школы КГБ, получив ученую степень. За нее доплачивали к зарплате. Кроме того, он получил право преподавать, за что тоже платили. Но главное — у преподавателя, как ни у кого, много возможностей для выбора помощников.

Служба текла тихо-мирно, без крутых поворотов, пока в 1992 году его не пригласил на работу сам Корсаков, которому Полуяхтова порекомендовали надежные люди. А в 1993-м Иннокентий стал генералом. Незадолго перед этим ему исполнилось пятьдесят лет. Очень неплохая карьера!

Одна его генеральская звездочка, благодаря самой крутой тогда спецслужбе страны за спиной, позволяла «строить» и перемалывать даже трехзвездных генералов из других ведомств.

Но Павел Ткачев был сильным противником. С таким интересно играть и такого приятно побеждать.

«У него крепкая оборона, — думал Иннокентий, расставляя в своем воображении шахматные фигурки. — Если затянуть партию, затеять размен, он вполне может плавно перевести в эндшпиль и довести до ничьей. Нет, надо атаковать сразу. Нужен королевский гамбит».

Он больше всего любил гамбит, игру для романтичных юнцов. В ней атаку ведут пешки, которые мужественно гибнут под слонами и конями противника. Но они открывают путь тяжелым фигурам, которые наносят удар в самое сердце противника.

Невероятно красивая, но рискованная игра. Чуть зазеваешься — и чужая пешка, прорвавшаяся под шумок к последней линии, вдруг бросит твоего короля на обагренную кровью клеточку шахматного боя. Мат!

Поэтому не стоит играть так против очень сильных, чья армия уже собаку съела на гамбитах.

«Но с Ткачевым надо действовать только так, — решил Полуяхтов. — Он себя окружил дилетантами. Нужен хороший скандал. Допустим, газета будет получать компромат на Ткачева. Но писать негатив будет только один журналист этой газеты. Логично, если министр обороны разозлится именно на него и прикажет убрать. Нет! Он прикажет наказать, а услужливые подчиненные перестараются — и убьют. Жизненно? Вполне. И тогда поднимется настоящий шум. А уж мы постараемся, чтобы он дошел до туловища, когда оно с похмелья.

Но многое зависит от того, как именно погибнет журналист. Вся соль гамбита в этом. В испанской партии или при староиндийской защите пешки гибнут блекло, где-то на периферии больших сражений. В гамбите они кладут головы в самом центре, на линии главного удара, на глазах у всех. Не просто падают, а взрывают игру, разжигая страсти вокруг. Да, взрыв, пусть будет взрыв, — заключил Полуяхтов, выходя из машины во дворе своего дома. — Эх, забыл молоко. Ладно, сейчас пошлю водителя. А хлеб, интересно, остался?»

Дима Белугин был на седьмом небе от счастья. Так ликует ученый на пороге открытия.

Для Димы такой находкой стал чекист Ермаков, раньше приносивший интересную информацию от случая к случаю. А тут его словно прорвало. Стал приносить убойные материалы один за другим. И публикации пошли одна громче другой. Дима почувствовал себя в газете уверенней.

Он, правда, видел, что его материалам еще не хватает остроты для настоящей мировой сенсации. Но Толя обещал, что скоро принесет нечто такое, отчего, по его словам, мир заплачет.

— Мы перевернем эту страну! — обещал чекист.

Дима ощущал себя в пол шаге от вершины. И уже не замечал, как скрипит зубами в соседнем кабинете Тинкин, чьи статьи все реже появлялись на доске «Лучший материал дня», потому что публикации Белугина не оставляли там места.

«Кто он такой? Обычный сосунок, — свирепел Петр Тинкин. — Пасется в чужом огороде. Снимает пенки с чужих тем. И Ермаков — козел. Почему он, когда надо что-то гнилое слить, просит меня: «Сделай конфетку!» А когда что-то интересное, что любой дурак может ярко подать, так это он Белуге тащит! Сволочь!»

Обида душила Тинкина болью и горечью.

«Ничего, время покажет, — старался успокоиться Петр. — Терпи. И тебе еще повезет».

litresp.ru

---

• 
  Роснефть в костроме заправки
• 
  Пример резюме в роснефть
• 
  Заправки роснефть в калуге
• 
  Совет директоров роснефть 2016
• 
  Авария на месторождении роснефть
• 
  Первый вице президент роснефти
• 
  Роснефть сафронов алексей иванович
• 
  Роснефть заправки ростовская область
• 
  Ростовская область заправки роснефть
• 
  Артемьев алексей геннадьевич роснефть
• 
  Нестеренко сергей михайлович роснефть