Вести Экономика. Приватизация роснефти
О провале приватизации «Роснефти»: платить за право заседать с Сечиным никто не хочет: Политика
https://theins.ru/category/opinions/vladimir-milov" rel="nofollow">Владимир Милов, https://theins.ru/category/opinions" rel="nofollow">Мнения
· The Insider · @the_ins_ru · 06.05.2018
Означает ли развал сделки по продаже 14,16% акций «Роснефти» китайской CEFC и переход 18,93% акций нефтяной госкомпании под контроль катарского инвестфонда QIA некое перспективное глобальное партнерство «Роснефти» с Катаром? Вряд ли. Сегодня можно услышать множество спекуляций на тему стратегического интереса Катара к «Роснефти», между тем, это вряд ли имеет отношение к реальности, и на самом деле Катару этот пакет не особо нужен, так что стоит ждать поисков нового покупателя и новых приключений этого пакета акций. Попробуем разобраться в ситуации подробнее.
Как катарский инвестфонд оказался среди акционеров «Роснефти»? Довольно случайно. Давайте чуть вспомним историю. Весь 2016 год российское правительство искало покупателей на 19,5% акций «Роснефти», но так и не нашло: крупные международные нефтегазовые компании так и не заявились на покупку этого пакета. И неудивительно: этот пакет стоит дорого, но не дает никаких реальных прав на управление, что было четко видно по опыту британской ВР — она владеет еще бОльшим пакетом акций в «Роснефти» (19,75%), но никакого реального влияния на управление компанией не имеет, кроме пары декоративных кресел в совете директоров. Все решения по управлению «Роснефтью» принимаются Путиным и Сечиным, это хорошо известно. Например, глава китайской CNPC летом 2016 года откровенно высказывался в том духе, что компания может принять участие в приватизации «Роснефти» только в случае, если это будет означать получение реальных прав на управление компанией. Однако это против нынешних российских правил — поэтому китайцы и не пришли.
В итоге осенью 2016 года сложилась ситуация, когда единственным вариантом продать этот пакет и получить за него деньги в бюджет осталась покупка пакета сечинским «Роснефтегазом». Но это могло катастрофически ударить по имиджу не только этой сделки, но и всей «новой российской приватизации» (возобновившейся после многолетней паузы), все уже начали откровенно издеваться над тем, что российская «приватизация» — это передача акций от одной госструктуры к другой. В дело был вынужден вмешаться сам Путин, который, как писали СМИ, в поисках стороннего покупателя ради улучшения имиджа сделки активно предлагал пакет «Роснефти» даже владельцу «Лукойла» Вагиту Алекперову.
России удалось и средства от «приватизации» в бюджет получить, и сохранить «приличный» имидж — вот, нашли «авторитетного международного инвестора»
В итоге Игорь Сечин нашел-таки другого покупателя: консорциум Glencore (старого верного партнера российских властей и олигархов) и катарского инвестфонда. Появление этого консорциума имело явные признаки того, что русские «попросили» его купить этот пакет. Слишком много бонусов Glencore и QIA получили от России за эту сделку: им помогли с финансированием российские банки, а трейдер Glencore получил от «Роснефти» очень выгодный эксклюзивный 5-летний контракт на перепродажу крупного объема нефти (220 тысяч баррелей в сутки, или 11 млн тонн нефти в год) — хотя, казалось бы, зачем «Роснефти» выдавать Glencore такие недешевые поощрения?..
Однако по такой схеме российской власти удалось решить все свои основные задачи — и средства от «приватизации» в бюджет получить, и сохранить «приличный» имидж этой сделки — вот, не перекладываем актив из одного государственного кармана в другой, а нашли «авторитетного международного инвестора».
Вместе с тем, с самого начала было ясно, что этот пакет Glencore и Катар покупают не для себя, а для перепродажи, и Сечин будет искать на него другого инвестора. Об этом говорит несколько фактов, например, при объявлении сделки Glencore и QIA заявили о существенных ограничениях по своему акционерному и финансовому участию в сделке, явно предпочитая все риски переложить на банки, которые Сечин нашел для финансирования сделки (российские банки и итальянский Intesa Sanpaolo). Так и получилось: спустя несколько месяцев после завершения сделки, в сентябре 2017 года, было объявлено, что покупатель нашелся, и это будет таинственный китайский частный конгломерат CEFC (о структуре владения которым и истории стремительного превращения в глобальную компанию всего за несколько лет было мало что известно).
Зачем все это Катару? Дело в том, что катарский инвестфонд QIA является крупнейшим акционером трейдера Glencore, который в 2015—2016 годах находился в очень сложном финансовом положении — был накоплен большой долг, резко упала стоимость акций. Инвестиция в Glencore была для катарцев очевидно неудачной, ее надо было как-то спасать. И тут представился отличный шанс: появился Сечин, который предложил Glencore при минимальных рисках поучаствовать в сделке, дававшей трейдеру огромные преимущества, прежде всего в виде того самого эксклюзивного 5-летнего контракта на поставки нефти через Glencore. Эта сделка существенно улучшила позиции трейдера и помогла катарцам решить проблему обесценения своих инвестиций в Glencore.
Однако поиск новых инвесторов на этот пакет особого результата не давал. Сечину удалось найти только частную китайскую CEFC, которая, в свою очередь, не смогла найти финансирования (хотя большую часть денег был готов выделить ВТБ, но китайцы не смогли найти даже оставшуюся сумму) и погрязла в водовороте проблем с китайскими властями (разбор этих проблем — предмет для отдельного разговора). Сделка с CEFC развалилась, и катарцы теперь стали основным владельцем многострадального «приватизированного» пакета.
Но вряд ли это надолго. Сейчас многие аналитики рассуждают об «интересе» Катара к проектам в России, прежде всего в нефтегазовом секторе. Это преувеличение. Участие Катара в российских нефтегазовых проектах обсуждалось много лет и никогда не приводило ни к каким результатам. Причина проста: крупнейшая катарская нефтегазовая компания Qatargas – важнейший конкурент «Газпрома» на международных рынках и крупнейший производитель сжиженного природного газа (СПГ). У России стратегия построена прежде всего на экспорте трубопроводного газа, который конкурирует с катарским. Производство СПГ в России на периферии, мы только на 8-м месте в мире по его поставкам на мировой рынок, и Катару неинтересно развивать проекты страны-конкурента. Нет базы для сотрудничества. А фонд QIA к тому же, как отмечалось выше, это совершенно другая история — это про вложение нефтегазовых доходов в другие секторы.
Таким образом, получается, что катарский инвестфонд оказался в акционерах «Роснефти» случайно, и никакой синергии тут не просматривается. Значит, его 19% акций «Роснефти» продолжат искать нового владельца. Не исключено, что частично им может стать менеджмент «Роснефти»: практически синхронно с объявлением об окончательном развале сделки с CEFC “Роснефть» заявила о намерении провести обратный выкуп более 3% своих акций, т. е. скупить их у своих частных акционеров. Это выглядит как явная гарантия Катару для поддержки стоимости его пакета акций — наверняка катарцы поставили условием получения контроля над 19% акций «Роснефти» такие поддерживающие меры, и у них есть все основания бояться за перспективы потерять часть стоимости такого пакета (вспомним прошлогодний скандальный обзор Сбербанка «Поговорим об Игоре», который давал очень плохую перспективу акционерной стоимости «Роснефти» из-за неуемной страсти Сечина к новым поглощениям). Более того, не исключено, что 3% своих акций «Роснефть» выкупит именно у Катара, а не у всех акционеров.
Кстати, с точки зрения интересов России обратный выкуп акций «Роснефти» очень невыгоден: он приведет к сокращению либо дивидендных выплат в бюджет, либо капвложений, а менеджмент «Роснефти» станет владельцем квазиказначейского пакета и получит больше рычагов влияния на управление компанией. Это уже не первая попытка менеджмента «Роснефти» получить под контроль заметный пакет акций компании, и это похоже на «Газпром», который через дочерние структуры является владельцем 6,6% своих акций, и вторым крупнейшим совладельцем компании после правительства (а третьего просто нет, остальные акции распылены между мелкими инвесторами). В результате управление «Газпромом» институционализировано как междусобойчик между менеджментом компании (4 из 11 членов совета директоров — это топ-менеджеры «Газпрома» и его «дочек») и его покровителями из правительства, реальные частные акционеры к нему не допущены. Если «Роснефть» пойдет по этому же пути, то это не принесет ничего хорошего и только лишь укрепит инсайдерское влияние Сечина.
Вероятно, мы увидим воспроизводство разных мутных схем типа «обратного выкупа»
Однако на катарский пакет будут явно искать нового покупателя. Это трудно сделать: пакет в 19% акций «Роснефти» неликвиден, он как не давал никаких прав на реальное управление два года назад, так не дает и сейчас, хотя стоит дорого. Китайские и индийские корпорации, как показала практика последних лет, предпочитают получать значимые пакеты акций непосредственно в месторождениях, и не видят смысла переплачивать за «честь» посидеть вместе со Шредером и Сечиным на заседаниях совета директоров. Так что, вероятно, мы увидим воспроизводство разных мутных схем типа «обратного выкупа» или перепродажи этого пакета по частям в офшорные структуры, связанные с менеджментом «Роснефти». Но в реальное нефтегазовое партнерство с Катаром с учетом всех перечисленных выше обстоятельств верится слабо.
The Insider
https://theins.ru/opinions/101814
О провале приватизации «Роснефти»: платить за право заседать с Сечиным никто не хочет
Владимир Милов, Мнения
· The Insider · @the_ins_ru · 06.05.2018
Означает ли развал сделки по продаже 14,16% акций «Роснефти» китайской CEFC и переход 18,93% акций нефтяной госкомпании под контроль катарского инвестфонда QIA некое перспективное глобальное партнерство «Роснефти» с Катаром? Вряд ли. Сегодня можно услышать множество спекуляций на тему стратегического интереса Катара к «Роснефти», между тем, это вряд ли имеет отношение к реальности, и на самом деле Катару этот пакет не особо нужен, так что стоит ждать поисков нового покупателя и новых приключений этого пакета акций. Попробуем разобраться в ситуации подробнее.
Прежде всего, покупка катарским инвестфондом QIA доли в «Роснефти» выглядит странно: этот фонд был создан правительством Катара в 2005 году для диверсификации инвестиций в несырьевые секторы, основные его вложения — в машиностроение, транспортный сектор, банки, недвижимость. Единственный сырьевой актив — пакет акций французской нефтегазовой компании Total, но он небольшой (3%) и это явно не является стратегической инвестицией, пакеты акций нефтегазовых гигантов Shell и BG катарский фонд продал в 2015 году. Среди активов, которыми фонд владеет, крупные доли в автоконцерне Volkswagen, банке Barclays, лондонском аэропорту Heathrow. Нефть и газ — явно не профиль QIA.
Как катарский инвестфонд оказался среди акционеров «Роснефти»? Довольно случайно. Давайте чуть вспомним историю. Весь 2016 год российское правительство искало покупателей на 19,5% акций «Роснефти», но так и не нашло: крупные международные нефтегазовые компании так и не заявились на покупку этого пакета. И неудивительно: этот пакет стоит дорого, но не дает никаких реальных прав на управление, что было четко видно по опыту британской ВР — она владеет еще бОльшим пакетом акций в «Роснефти» (19,75%), но никакого реального влияния на управление компанией не имеет, кроме пары декоративных кресел в совете директоров. Все решения по управлению «Роснефтью» принимаются Путиным и Сечиным, это хорошо известно. Например, глава китайской CNPC летом 2016 года откровенно высказывался в том духе, что компания может принять участие в приватизации «Роснефти» только в случае, если это будет означать получение реальных прав на управление компанией. Однако это против нынешних российских правил — поэтому китайцы и не пришли.
В итоге осенью 2016 года сложилась ситуация, когда единственным вариантом продать этот пакет и получить за него деньги в бюджет осталась покупка пакета сечинским «Роснефтегазом». Но это могло катастрофически ударить по имиджу не только этой сделки, но и всей «новой российской приватизации» (возобновившейся после многолетней паузы), все уже начали откровенно издеваться над тем, что российская «приватизация» — это передача акций от одной госструктуры к другой. В дело был вынужден вмешаться сам Путин, который, как писали СМИ, в поисках стороннего покупателя ради улучшения имиджа сделки активно предлагал пакет «Роснефти» даже владельцу «Лукойла» Вагиту Алекперову.
России удалось и средства от «приватизации» в бюджет получить, и сохранить «приличный» имидж — вот, нашли «авторитетного международного инвестора»
В итоге Игорь Сечин нашел-таки другого покупателя: консорциум Glencore (старого верного партнера российских властей и олигархов) и катарского инвестфонда. Появление этого консорциума имело явные признаки того, что русские «попросили» его купить этот пакет. Слишком много бонусов Glencore и QIA получили от России за эту сделку: им помогли с финансированием российские банки, а трейдер Glencore получил от «Роснефти» очень выгодный эксклюзивный 5-летний контракт на перепродажу крупного объема нефти (220 тысяч баррелей в сутки, или 11 млн тонн нефти в год) — хотя, казалось бы, зачем «Роснефти» выдавать Glencore такие недешевые поощрения?..
Однако по такой схеме российской власти удалось решить все свои основные задачи — и средства от «приватизации» в бюджет получить, и сохранить «приличный» имидж этой сделки — вот, не перекладываем актив из одного государственного кармана в другой, а нашли «авторитетного международного инвестора».
Вместе с тем, с самого начала было ясно, что этот пакет Glencore и Катар покупают не для себя, а для перепродажи, и Сечин будет искать на него другого инвестора. Об этом говорит несколько фактов, например, при объявлении сделки Glencore и QIA заявили о существенных ограничениях по своему акционерному и финансовому участию в сделке, явно предпочитая все риски переложить на банки, которые Сечин нашел для финансирования сделки (российские банки и итальянский Intesa Sanpaolo). Так и получилось: спустя несколько месяцев после завершения сделки, в сентябре 2017 года, было объявлено, что покупатель нашелся, и это будет таинственный китайский частный конгломерат CEFC (о структуре владения которым и истории стремительного превращения в глобальную компанию всего за несколько лет было мало что известно).
Зачем все это Катару? Дело в том, что катарский инвестфонд QIA является крупнейшим акционером трейдера Glencore, который в 2015—2016 годах находился в очень сложном финансовом положении — был накоплен большой долг, резко упала стоимость акций. Инвестиция в Glencore была для катарцев очевидно неудачной, ее надо было как-то спасать. И тут представился отличный шанс: появился Сечин, который предложил Glencore при минимальных рисках поучаствовать в сделке, дававшей трейдеру огромные преимущества, прежде всего в виде того самого эксклюзивного 5-летнего контракта на поставки нефти через Glencore. Эта сделка существенно улучшила позиции трейдера и помогла катарцам решить проблему обесценения своих инвестиций в Glencore.
Однако поиск новых инвесторов на этот пакет особого результата не давал. Сечину удалось найти только частную китайскую CEFC, которая, в свою очередь, не смогла найти финансирования (хотя большую часть денег был готов выделить ВТБ, но китайцы не смогли найти даже оставшуюся сумму) и погрязла в водовороте проблем с китайскими властями (разбор этих проблем — предмет для отдельного разговора). Сделка с CEFC развалилась, и катарцы теперь стали основным владельцем многострадального «приватизированного» пакета.
Но вряд ли это надолго. Сейчас многие аналитики рассуждают об «интересе» Катара к проектам в России, прежде всего в нефтегазовом секторе. Это преувеличение. Участие Катара в российских нефтегазовых проектах обсуждалось много лет и никогда не приводило ни к каким результатам. Причина проста: крупнейшая катарская нефтегазовая компания Qatargas – важнейший конкурент «Газпрома» на международных рынках и крупнейший производитель сжиженного природного газа (СПГ). У России стратегия построена прежде всего на экспорте трубопроводного газа, который конкурирует с катарским. Производство СПГ в России на периферии, мы только на 8-м месте в мире по его поставкам на мировой рынок, и Катару неинтересно развивать проекты страны-конкурента. Нет базы для сотрудничества. А фонд QIA к тому же, как отмечалось выше, это совершенно другая история — это про вложение нефтегазовых доходов в другие секторы.
Таким образом, получается, что катарский инвестфонд оказался в акционерах «Роснефти» случайно, и никакой синергии тут не просматривается. Значит, его 19% акций «Роснефти» продолжат искать нового владельца. Не исключено, что частично им может стать менеджмент «Роснефти»: практически синхронно с объявлением об окончательном развале сделки с CEFC “Роснефть» заявила о намерении провести обратный выкуп более 3% своих акций, т. е. скупить их у своих частных акционеров. Это выглядит как явная гарантия Катару для поддержки стоимости его пакета акций — наверняка катарцы поставили условием получения контроля над 19% акций «Роснефти» такие поддерживающие меры, и у них есть все основания бояться за перспективы потерять часть стоимости такого пакета (вспомним прошлогодний скандальный обзор Сбербанка «Поговорим об Игоре», который давал очень плохую перспективу акционерной стоимости «Роснефти» из-за неуемной страсти Сечина к новым поглощениям). Более того, не исключено, что 3% своих акций «Роснефть» выкупит именно у Катара, а не у всех акционеров.
Кстати, с точки зрения интересов России обратный выкуп акций «Роснефти» очень невыгоден: он приведет к сокращению либо дивидендных выплат в бюджет, либо капвложений, а менеджмент «Роснефти» станет владельцем квазиказначейского пакета и получит больше рычагов влияния на управление компанией. Это уже не первая попытка менеджмента «Роснефти» получить под контроль заметный пакет акций компании, и это похоже на «Газпром», который через дочерние структуры является владельцем 6,6% своих акций, и вторым крупнейшим совладельцем компании после правительства (а третьего просто нет, остальные акции распылены между мелкими инвесторами). В результате управление «Газпромом» институционализировано как междусобойчик между менеджментом компании (4 из 11 членов совета директоров — это топ-менеджеры «Газпрома» и его «дочек») и его покровителями из правительства, реальные частные акционеры к нему не допущены. Если «Роснефть» пойдет по этому же пути, то это не принесет ничего хорошего и только лишь укрепит инсайдерское влияние Сечина.
Вероятно, мы увидим воспроизводство разных мутных схем типа «обратного выкупа»
Однако на катарский пакет будут явно искать нового покупателя. Это трудно сделать: пакет в 19% акций «Роснефти» неликвиден, он как не давал никаких прав на реальное управление два года назад, так не дает и сейчас, хотя стоит дорого. Китайские и индийские корпорации, как показала практика последних лет, предпочитают получать значимые пакеты акций непосредственно в месторождениях, и не видят смысла переплачивать за «честь» посидеть вместе со Шредером и Сечиным на заседаниях совета директоров. Так что, вероятно, мы увидим воспроизводство разных мутных схем типа «обратного выкупа» или перепродажи этого пакета по частям в офшорные структуры, связанные с менеджментом «Роснефти». Но в реальное нефтегазовое партнерство с Катаром с учетом всех перечисленных выше обстоятельств верится слабо.
The Insider
https://theins.ru/opinions/101814
maxpark.com
Вести Экономика ― Приватизация "Роснефти": как это было
16.12.2016 11:36
О подробностях приватизации "Роснефти", вкладе Путина и скрытых перспективах сделки рассказал Рустам Танкаев, генеральный директор "ИнфоТЭК - Терминал".
Приватизация "Роснефти" - комплексная и очень сложная операция, которая существенный образом влияет и на инвестиционную привлекательность России в целом на мировом рынке, на курсы акций наших компаний и на уровень курса национальной валюты
- Приватизацию "Роснефти" и ее влияние на развитие нефтегазового сектора страны многие отмечают как колоссальное. Как, на ваш взгляд, почему важно иметь в виду эту сделку с точки зрения оценки перспектив развития отрасли. Как удалось найти инвесторов?- Это на самом деле не только сделка по продаже пакета 19,5% акций "Роснефти", это целая большая комплексная операция, которая является многоходовой, и эта операция существенным образом влияет и на инвестиционную привлекательность России в целом на мировом рынке, и, конечно же, на курс акций наших компаний, и на уровень курса национальной валюты. То есть здесь очень сложное комплексное влияние. Что касается самой сделки, сделка прошла в два шага.
Первый шаг – это была покупка "Башнефть", соответственно увеличение стоимости "Роснефти". И на первом этапе государство получило 5,3 миллиарда долларов, как известно, от продажи пакета "Башнефти", контрольного.
Вторым этапом была собственно продажа значительно потяжелевшего пакета "Роснефти". И тот покупатель, который был выбран, он был выбран по многим параметрам. Как известно, почти месяц все руководство "Роснефти" провело в командировках и переговорах с самыми разными потенциальными инвесторами.
Надо сказать, что желающих приобрести этот пакет было много, мне известно более 20, может быть, их было еще больше, не знаю. Что касается инвестиционного фонда Катара, понятно, почему такой партнер привлекателен для "Роснефти". Потому что этот партнер обладает гигантскими финансовыми ресурсами, этот партнер - профессионал на нефтяном рынке, ему принадлежит достаточно много различных активов, в том числе и значительный пакет компании Glencor, которая тоже объявлена стороной в этой сделке.
У Катара свой интерес, и интерес очень большой. Интерес этот связан с тем, что вся территория Катара на 100% изучена геологически, никаких новых запасов там нет и быть не может, идет выработка тех запасов, которые уже разведаны. В настоящий момент они выработаны на 60%. И в среднесрочной перспективе Катар может уйти из экспортеров нефти, если, конечно, не будет предпринимать никаких шагов. Шаг, который они предприняли, гарантирует им будущее, потому что потенциал России гигантский и возможности поиска новых запасов углеводородного сырья в России самые большие в мире, причем с огромным отрывом от тех, кто является идущими следом государствами. Я это говорю абсолютно профессионально, я нефтепромысловый геолог, с 45-летним опытом. Поэтому знаю, о чем говорю.
Интересы российского государства - это отдельная тема, и она чрезвычайно обширна. Главное, конечно, здесь состоит в том, что Катар является активным участником ближневосточного конфликта, и то, что он теперь является нашим партнером...
- Во всяком случае есть общий интерес.
- Имеет общие интересы с нами, видимо, будет нашим партнером, это очень много значит для установления баланса сил на Ближнем Востоке. В интересах России успокоить этот регион и прекратить все то безобразие, которое там инспирировали США.
- То есть сделка несет еще геополитическое значение?
- Безусловно, здесь очень важное геополитическое значение. И за этим, как бы вторым эшелоном, стоит подготовительная операция, которая была проведена под руководством собственно президента России. Это операция по оживлению ОПЕК. Четыре года ОПЕК не мог принять никакого согласованного решения. Единственное решение, которое за четыре года было принято, – это переназначение первого лица в ОПЕК, – все! Все остальное это был дискуссионный клуб - и не более того. То, что Путину удалось стронуть с мертвой точки процесс согласования действий на нефтяном рынке, - это великое достижение. И вот это великое достижение, оно как раз и явилось тем, что приподняло сделку с "Роснефтью" и позволило получить значительные средства. Это такая взаимосвязанная, сложная комбинация, это отнюдь не только одна акция по продаже пакета "Роснефти".
- Что Россия намерена получить от партнеров в обмен от продажи долей российских компаний? Какой потенциал есть у Катара и у Glencor?
- Glencor – крупнейший мировой трейдер, причем речь идет далеко не только о продаже нефтяных товаров или газа, или нефтехимии, здесь самый широкий спектр сырьевых товаров, вплоть до продовольственных. Безусловно, Glencor обладает технологиями. Причем это не железо отнюдь, а это технологии продаж, технологии движения огромных масс товаров по мировому рынку - то, что называется логистикой. Наличие подобных технологии для нас является очень полезным.
- Вспоминая, когда BP стала акционером "Роснефти", мы говорили об определенной компетенцией, которой в том числе не было у "Роснефти". Последняя сделка - это тоже обмен определенными компетенциями?
- Да, это и обмен компетенциями тоже, безусловно. Это важный очень момент. Катар добывает в основном газ, и у них очень хорошо развита и система производства СПГ и система транспортировки, логистики СПГ. Для нас это больное место, у нас это развито пока очень слабо. Катар является фактически самым большим поставщиком СПГ в мире. И в этом плане, конечно, они для нас интересны.
Что касается BP, я хочу напомнить, что буквально чуть ли не в день распада СССР компания British Petroleum заключила соглашение о проведении геологоразведочных работ на арктическом шельфе бывшего СССР, в тот момент ставшего Российской Федерацией.
Они самыми первыми провели огромный объем работ сейсморазведочных на шельфе, и когда они к 95-му году захотели сдать кому-то отчет, результаты пока были явно не коммерческие, но поддерживать отношения с правительством нужно было. Я эту историю хорошо знаю, потому что в тот момент я участвовал в этом процессе. Так вот, когда они захотели сдать отчет, оказалось, что его сдавать некому, и они подарили его тогдашнему президенту Якутии (Михаил Николаев – прим. ред).
- Удивительно.
- Войдя в "Роснефть", они привнесли с собой огромный объем первичной геофизической информации, которой они обладали по шельфу РФ, а сама Россия не обладала. Какие-то вещи, конечно, мы получали, но первичка – это огромный объем информации, которая хранится на электронных носителях, и передавать такую информацию технически бессмысленно.
- Скептики считают, что продажа такого крупного пакета иностранным инвесторам несет определенные риски: во-первых, слишком большой пакет не контролируется Россией, во-вторых, существует опасность определенного сговора, например между BP и новыми акционерами Катаром или Glencor. Существует опасность мешать, а то и блокировать какие-либо действия компании "Роснефть"?
- В конце 90-х годов руководитель "ЛУКойла" очень смешно высказался относительно управления компаниями. Он сказал, что если в компании нам принадлежит 10%, то мы получаем 10% выручки. Если нам в компании принадлежит 20%, мы получаем 20% выручки, если в компании нам принадлежит 50% акций плюс одна акция, мы получаем 100% выручки.
У "Роснефти" 50% + 3 акции остались в собственности государства. Никакого контроля российское государство над "Роснефтью" не теряло и терять не собирается. Этот генеральный стратегический план развития, который реализуется Россией, установление партнерских отношений, в первую очередь с потребителями нефти, он дает свои плоды, безусловно.
Причем плоды эти оцениваются и мировым сообществом тоже достаточно высоко. Если Саудовская Аравия, Иран и Ирак шли по пути демпинга, захвата части нефтяного рынка, то Россия шла по пути установления партнерских отношений с Китаем, вот в этом году с Индией, до этого с Вьетнамом, с Индонезией.
Такие решения оказались настолько эффективными, что после завершения этой всей операции с Индией Саудовская Аравия попыталась перехватить индийские активы, а потом, подумавши, подписала соглашение с Россией о координации действий на мировом рынке. И прекратила операцию по демпингу на 100% полностью.
Здесь скрывается глубокая организационная правда, которая не видна неспециалистам и которая на самом деле изменила позицию России на мировом нефтяном рынке. Россия в настоящий момент стала признанным твердым лидером всего сообщества стран, которые занимаются экспортом нефти. И тут я бы сказал, что это достижение тоже нужно рассматривать как геополитическое.
- Кто был в качестве самых вероятных участников сделки, если рассматривали вариант продажи стратегическому инвестору, - китайские, возможно, индийские партнеры? Получился опять Ближний Восток. С чем это связано?
- Самое общее соображение состоит в том, что не надо складывать все яйца в одну корзину. Партнеров должно быть много, они должны быть разными, тогда всей этой компанией намного легче управлять, с ними намного легче работать.
Более приземленные, более частные соображения, которые в данном случае послужили для выбора инвестора, – это действительно очень большой опыт Катара на рынке СПГ и то, что они являются лидером. Это большой интерес, который Катар проявляет, огромное количество самых разных проектов, которые контролируют этот самый фонд. И здесь трудно даже перечислять это все.
Безусловно, "Роснефть" с помощью Катара организует производство сжиженного природного газа за пределами России. Собственно, эта работа пошла очень активно. Я хочу напомнить, что пару месяцев назад "Роснефть" подписала соглашение с компанией "Пекин газ", которая обеспечивает газом столичный регион Китая, о поставках газа. Там была заложена очень сложная схема, чтобы обойти монополию "Газпрома" на экспорт газа из России. Сейчас она уже не нужна. Сейчас, имея такие партнерские возможности, "Роснефть" сможет сама организовать, с участием Катара, производство газа и поставку газа на рынок Китая. Это самый перспективный сектор мирового рынка газа, и упускать возможность закрепиться на этом секторе, ну, никак нельзя.
www.vestifinance.ru
